Солнечный берег Генуи. Русское счастье по-итальянски - [12]

А в самой сердцевине итальянской жизни некоторые слова и понятия, от которых не ждешь никакого подвоха, неожиданно соскакивают со своих линейных значений и разбегаются по дорожкам двойных смыслов.

Простое «scusa» («прости») при добавлении восклицания «eh» (э) начинает звучать как обвинение. Подрезали на дороге? Надо вытянуть в его сторону руку и громко сказать «scusa, eh!». Работает примерно как «нет, ну ты дебил?..». Или на улице кого-то заденешь случайно (улицы-то узкие) — и немедленно прилетит в спину как камень: «scusa, eh!».

Зато, если по-крупному извиняться, то можно сразу же и реабилитироваться, добавив слово с двойным значением: «cazzata». Оно более или менее переводится на русский словом «фигня», тоже с двойным значением: либо что-то плохо получилось, либо это ерунда, мелочь, не стоящая внимания. И получается, что, когда тебе приносят вроде бы осмысленные извинения — за то, например, что раздолбал в металлолом твою машину: «scusa, ho fatto una cazzata» — это звучит одновременно в двух плоскостях: «да, глупо, да, накосячил, — но это ж фигня, пустячок, так ведь?..». (У более северных народов так работает обычно только в сочетании с алкоголем, когда «прости, был пьян» значит, что сам за себя не отвечал. Но, кстати, тоже ведь работает.)

Главное же, что нужно запомнить, — в случае возникновения спонтанной жажды общения следуйте примеру итальянцев и активно используйте язык жестов. Так они вас точно поймут.

Accidenti. Дорожное происшествие, или О том, как важно иметь свое мнение

Мы с Петькой возвращаемся из детского сада. Как всегда, останавливаемся на пьяцца делла Нунциата — площади Благовещения, где Петька изо дня в день торчит по часу, съезжая по перилам на попе, на брюхе, вниз и вверх головой. Перила широкие, заканчиваются пологим участком, свалиться с них почти невозможно — поэтому, пока он исполняет свой мальчишеский долг, я спокойно жду и смотрю по сторонам.

На этой лестнице всегда сидит несколько человек, занятых тем же, что и я… Нет-нет, они совсем не бездельники. Просто здесь, как у памятника Пушкину в Москве, назначаются встречи, выходящие из Университета студенты обмениваются конспектами, туристы закусывают, старушки идут в церковь, нищие… черт его знает, что здесь делают нищие, но денег не просят — это точно. Тот, который сидит на порожках Нунциаты, либо призывает меня следить за ребенком («Синьора! Эти ступени — каменные! Если bello упадет, то может разбиться»), либо — если я не попадаюсь ему на глаза (а я уже поумнела и теперь прячусь за колонной) — дает всякие советы прохожим. Когда на него перестают обращать внимание, он кричит: «Синьоры! Синьоры! Вы что-то потеряли!» Человек пять оборачиваются. «Улыбку!» — вопит он, и закатывается в беззвучном хохоте. Мне нравится думать, что у него есть семья, дом, куча денег, дети ездят на «альфа-ромео», а внуков отдали в немецкий детский сад, и такая тоска дома наступила, что приходится отправляться на Нунциату и развлекаться…

Сегодня мы застали следующую картину: милая полицейская барышня (дорожная служба) беседует у обочины с дамой лет сорока и молодым человеком лет шестнадцати, а по соседству скучают два скутера.

«Accidente», — подумала я, по инерции переводя на итальянский знакомое со школы английское «road accident». Маленькое дорожное происшествие. Сейчас выпишут штраф, и милая барышня в синей форме и белой каске пойдет дальше махать палочкой, а эти двое разъедутся на своих скутерах.

Но не тут-то было. Прибыл второй инспектор дорожного движения, через пять минут подъехал третий, и каждый раз участники ДТП повторяли свой рассказ, и каждый раз всё более эмоционально. Прибыл четвертый и стал с важным видом выслушивать всех пятерых — то есть двух участников и трех постовых, двое из которых, очевидно, ничего не видели и видеть не могли, но, несомненно, имели свое мнение.

Видимо, мнение это склоняется в пользу синьоры, потому что мальчишка совсем уж разгорячился и стал кричать. Но понять, что́ там у них произошло, невозможно: всё, что орет — выпучив глаза и порываясь куда-то бежать — мальчишка, в сухом остатке сводится к тому, что после сорока надо ложиться и умирать, а не на скутерах ездить, и еще к тому, что Ева была путана.

Хорошо одетая дама, которая вовсе и не собиралась ложиться и умирать, а, очевидно, собиралась и дальше ездить на скутере (такие же распущенные особы, как Ева, и вовсе не имеют к ней никакого отношения), пихает его в грудь или тянет за свитер — в зависимости от направления, в котором он рвется.

Зрителей собралось уже человек десять — пятнадцать, и, натурально, у них тоже есть свое мнение по поводу происшествия. И, взяв ближайшего полицейского за пуговицу, это мнение непременно следует изложить — непринужденно, но веско.

На всей Нунциате осталось всего два человека, равнодушных к происшествию, — Петя и нищий. Петя катается, нищий за ним следит и поучает, — их общение всегда сводится к тому, что нищий комментирует Петины действия на генуэзском (ничего общего с итальянским), а Петя не обращает на поучения никакого внимания.

(По-моему, это вообще основная модель общения детей со взрослыми: взрослые поучают, а дети знай себе катаются и даже саночки не возят.)