Солнечные пятна - [18]

— О величайший из великих! Позволь мне занять немного твоего времени своей недостойной речью. Я пришел сюда, чтоб рассказать об удивительнейшем открытии.

Хан уставился на него с плохо скрываемым презрением.

— Много лет я провел в странствиях по городам Запада и Востока, — сказал ученый. — Семь лет прожил в попытках понять природу земли. Ведь когда корабль уходит от берега, он пропадает за горизонтом, будто бы вода не плоская, но выпуклая. Семь лет я думал и понял, наконец, что земля наша не плоская, но подобна шару, а мы живем на его поверхности.

Мальчик развернул папирус, на котором был нарисован круг, изображающий землю. По ее поверхности бежали люди и плыли корабли.

— Это богохульство! — заявил Абу-Вафик. — Ибо написано у пророка: «Слава его достигла краев земли». Значит, у земли есть края. Думать иначе — грех!

— Прошу извинения, о мудрый вазир, но все опыты, проведенные мною, говорят, что я прав, и что земля наша действительно шар.

— Это проделки шайтанов! — не унимался Абу-Вафик. — Они для того и созданы, чтобы отвращать людей от Послания.

— Но если даже ты прав, ученый, — подал голос хан, — что это изменит? Какое дело человеку, плоска земля или кругла, если она все равно бесконечно больше его, и ему не пересечь ее, хоть бы даже он всю жизнь шел по ней?

— В этом и состоит мое главное открытие, — ученый поднял палец. — Земля не так велика, как считается. Корабль обогнет ее за два месяца, не более.

— Обогнет? И куда он прибудет? — ан-Надм удивился.

— Он вернется обратно, к самому началу пути.

— Кощунство! — закричал Абу Вафик, потрясая корявым пальцем. — Этот человек — опасный еретик и должен быть казнен, о мудрейший!

Философ немного попятился, его мальчик тоже выглядел испуганным.

— Это же оскорбление Всеотца! — разбрызгивал слюну Абу Вафик. — Ведь если земля конечна, то значит и могущество Всеотца конечно, будучи ограниченным ею! Но это не так! Поэтому считать так — богохульство! Даже мысли такие исходят от пустынных шайтанов, не говоря уж про слова! — он выхватил кинжал.

— Успокойтесь, почтенный! — Файдуддин, сидевший рядом с разбушевавшимся вазиром войск, тоже вскочил и преградил тому дорогу к перепуганному ученому. Абу-Вафик разошелся еще сильнее, изрыгая проклятие за проклятием. Незаметно все присутствующие подключились к перепалке, и снова зал дивана стал похож на базар в момент поимки карманника.

— Вон отсюда все! — заорал хан. — Все до одного!

Помещение опустело, только ан-Надм остался стоять у трона в растерянности.

— Все — это и ты тоже!

— Ваше слово — закон, — великий вазир кивнул и скрылся за шторой.

Кладбище

Тьму сменил свет — добрый, золотистый. Он наполнил ее тело легкостью и приятным теплом. Сознание не хотело включаться, чтобы не разрушить состояние покоя и блаженства. Алов просто плыла в море волшебного сияния. Если бы это продолжалось вечно!

Озхан.

Имя всплыло из глубин спящей памяти, как поплавок, и тут же вытянуло вслед за собой невод ассоциаций, полный рыб-воспоминаний — плохих и хороших — и струи мыслей хлынули во все стороны, смывая и гася золотые искры счастья. Алов проснулась.

Луч солнца, окрашенный причудливым витражом в теплые цвета, веселым узором падал на ее постель и разбиваясь на тысячи лучиков освещал небольшую келью — грубые каменные стены, древний крестовый свод и настоящий череп, висящий над дверью.

Сементериум. «Помни, что смертен» — девиз этой религии, кости, черепа и гробы — символы ее. Удивительно, как такое мрачное учение сочетается с безмятежностью и жизнелюбием его жрецов. Надо будет как-нибудь изучить их догматы.

Ступни ощутили приятную прохладу мрамора, отполированного подошвами тысяч людей, и Алов осмотрела себя. Ее одежда и обувь исчезла, а на ней теперь было надето свободное платье из простого полотна. Ну надо же.

За тяжелой дверью оказалась галерея, выходившая на небольшой двор. Алов умылась слегка мутноватой водой из старого фонтана у стены и услышала пение.

Небольшой хор пел без слов. Мелодия была спокойная и немного грустная, она переливалась, как флаг на ветру. Алов пересекла двор и вошла в часовню.

Пятеро служителей Сементериума стояли у дальней стены и выводили удивительную мелодию, глядя в нотные листы, а посередине зала стоял Дубб с чашей в руках. Он поднял ее над головой и мелодия внезапно оборвалась.

— Да будет благословенна вода сия, — Дубб говорил по-ромелийски со своим смешным лесным акцентом, — и преисполнится света, и наполнит жизненной силой пьющего ее. И смерть, что ждет у порога, подождет еще один день; а если все же войдет в двери сегодня, да будет милостива и легка. Истинно так.

— Истинно так, — пропели хористы, и служба закончилась.

— Прошу в трапезную, принцесса, — Дубб поманил ее за собой. — У нас как раз обед.

Обедали молча: Алов была слишком голодна, а у жрецов было не принято говорить за едой. В этом смысле Ярелл был вопиющим исключением.

Обильная, хоть и простая, пища начала снова увлекать Алов в объятия сна. Она вышла во двор к фонтану, прятавшемуся в тени деревьев, но его журчание и легкий ветерок только все усугубили. Даже умывание не помогало, и Алов начала клевать носом. К счастью, в это самое время появился Дубб.