Солнечные колодцы - [16]

Но могли бы

Быть печальнее дела.

И в колхозные артели

Шли крестьянские дворы.

Провода…

Они гудели

Мирным шумом до поры.

В сорок первом, жарким летом,

В сенокосную страду

Телефоны сельсоветов

Разнесли по белу свету

Ту великую беду.

Провода…

Военкоматы

К ним как будто приросли.

Мужики пошли в солдаты,

И кровавые закаты

Их следы заволокли.

И тогда –

Одной породы,

Веры, совести одной –

Шли Андрей Ильич и Федор

Той дорогой фронтовой…

Сквозь извечные утраты,

Где ползком, а где броском.

Был один простым солдатом,

А другой политруком…

Но победы не дождался,

Не услышал трубный клич

Политрук,

Герой гражданской,

Горбунов Андрей Ильич…

Как же, Федор?

Были вместе,

А теперь один идешь?

Да, нерадостные вести

Ты с победою несешь.

Пал Андрей Ильич

На правом

Берегу Днепра, чтоб ты –

Кавалер солдатской Славы –

Нес в народ его мечты.

Провода…

По ним, конечно,

От села и до села

О победе весть пришла

Голубой порою вешней.

Провода гудят светло.

Избы топятся.

Вдыхая

Дым отечества,

Вздыхает

Федор, глядя на село…

Так привычно старый мостик

Под ноги солдату лег,

Будто ты всего лишь в гости

Отлучался на денек.

Будто…

Нет!

Пройдя полсвета,

Понял Федор неспроста,

Что уже полжизни нету.

Да и та в снега одета,

И похоже, что отпета,

Как деревня Красота.

Глава пятая

Весели сильней сердца,

Зелье горькое, отрава!..

Дети слева от отца,

Даша справа.

Не хмелела от вина,

А от счастья охмелела.

Даша Федору велела

Сесть к столу при орденах

И глядела на милого,

Что наградами слепил.

Все ей в нем казалось новым:

Как он ел, как пел, как пил,

Как глядел в ее родные,

Очи синие глядел.

Как за пять годов

Впервые

Рядом с Дашею сидел.

Все прошел и все осилил,

Лишь в глазах туман тоски,

Да озера слез России

Соль плеснули на виски.

Это память обожженных,

Незабвенных рубежей…

А вокруг

Сидели жены

Невернувшихся мужей.

Глядя в лица их с участьем,

Даша прятала глаза,

Будто собственного счастья.

Не хотела показать,

Будто ей, счастливой, стыдно

Быть среди подруг своих.

Самогон гулял

И, видно,

Бередил страданья их.

Сорок баб в селе

И десять

Хоть каких, но мужиков.

Вот кричит Иван Тишков:

– Кто сказал, что мир чудесен,

Мир, скорее, бестолков,

В этом мире все смешалось,

Все попутала война! –

И, пролив стакан вина,

Проворчал:

– Какая жалость!

Был он пьян.

Но, взяв баян,

Доказал,

Что не был пьян.

– Ну ка, бабоньки, ходи,

Ног не жалея.

Ну ка, бабоньки, гляди

Ве-се-лее! –

Баянисту стопку водки,

Ежели не вдоволь!..

И пошли,

Пошли молодки,

Вдовушки и вдовы.

– Дым столбом и пир горой –

Воротился в дом герой.

Ты прости, но я не скрою

Всей симпатии к герою!

Эх, девчата, в самом деле,

Где же наши соколы?

На них серые шинели

И ремни широкие!

– Ты цвела бы, я цвела бы,

Женушки бедовые,

А теперь мы только бабы,

Только бабы вдовые!

– Хорошо живется бабам,

Хорошо пахать и жать,

Только не от кого бабам

Мужиков теперь рожать!

И и и! Эх, эх, эх!

Бабам слезы, курам смех.

– Мы на выдумку здоровы.

И недаром говорят:

Пашут бабы на коровах,

Не коров, а кур доят!

И-и-и! Эх, эх, эх!

Бабам слезы, курам смех!

– Описав усадьбы строго,

Обложили нас налогом,

Каждый корень стал в чести –

Только денежки плати!

И и и! Эх, эх, эх!

Бабам слезы, курам смех!

– Я налоги не любила

И вовек не полюблю.

Нынче груши порубила,

Завтра яблони срублю!

И-и-и! Эх, эх, эх!

Бабам слезы, курам смех.

Пил по собственной охоте

Федор, зная наперед:

Хмель проходит и уходит,

Горе за душу берет.

Так возьмет,

Что станет душно,

Так, что очи ослепит,

Как от этих вот частушек,

Вдовьих болей и обид…

– Так то, брат, отвоевали…–

И пристал как банный лист

К Федору Аким Иванин –

Бывший сельский активист.

– Не гляди, – бубнит с укором,

Всяко было до войны.

Мы с тобою, Федор, горы

Своротить теперь должны…

Он подсел совсем некстати

И сидел, как сыч, бубня:

– Я тут нынче председатель,

Так что ты держись меня.

На коровах, дескать, пашем?

Что же, пашем… это так.

Только ты учти, чудак,

Трактор есть в хозяйстве нашем.

Нелегально… по частям

Собран нашими руками.

Только это между нами,

Не докладывал властям…

У других и плуга нет.

Только мне какое дело,

Коль на весь колхозный свет

Наша слава прогудела!

Мой колхоз передовой.

И написано в газете:

«Хороши дела в “Рассвете„.

Председатель волевой».

Волевой!

А думал как?

Надо чикаться с народом?

Ты меня держись, чудак,

Мне здесь быть не больше года.

По секрету доложу:

Мне в районе ищут место.

Ты один годишься вместо,

Если хочешь, предложу…

Утвердят. А что? Герой!

За колхозы был горой.

Большевик с партийным стажем.

Утвердят, не пикнут даже…

И еще он что-то нес

Все на той же самой ноте.

И слезился пьяный нос

В такт

Нахлынувшей икоте…

Бабы смотрят – ах да ах! –

На Тишкова на Ивана:

Спит, сердечный, на мехах

Перегретого баяна.

Мнутся бабы,

Не хотят

Мужика опять тревожить…

А Аким свое:

– Пустяк!

Трудно будет… мы поможем.

Ты да я… без дураков…

Друг за друга… понимаешь?..

Федор гаркнул:

– Эй, Тишков!

Что ж ты, Ванька, не играешь!

И опять меха гудят.

И глядит печально Даша:

Мужики махрой чадят,

Одиноко бабы пляшут.

Горько пляшут и поют,

Горько плачут, горько пьют!..

Федор встал из-за стола,

Сделал Даше знак и вышел…

На недальний лес,

На крыши

Полночь звездная легла.

Снег похрустывал светло,

Избы дымчато темнели.

Даше сладко и тепло

У прокуренной шинели.

Мир шатался,

Мир хмелел,

Звезды путали орбиты!

Не спеша рассвет белел

На земле родной, обжитой…

Знала ночь,