Солнечные дни - [33]

Жмуркин сидел на стуле, бледный, точно утомленный припадком внезапного гнева. Безутешный смотрел на него, положив на колени свои громадный руки. Он казался совершенно спокойным.

— Ты чего задумал? Говори! — повторил он свой вопрос.

— Ничего, — отвечал Жмуркин замкнуто.

Безутешный помолчал, покачивая косматой головою, как бы в задумчивости.

— Погляди мне в глаза и отвечай! В последний раз тебя спрашиваю. Ты что задумал? — снова сказал он.

Жмуркин шевельнулся на своем стуле.

— В глаза мне ваши глядеть нечего, — отвечал он, наконец, уже совершенно успокоившись и даже развязно, — я не Дон-Жуан, а вы не испанская красавица! — Он усмехнулся. — Я ничего не задумал, — добавил он.

— Ну, хорошо, — сказал Безутешный, — допустим, что я ошибаюсь. Весьма возможно! Скажи ты мне вот что! Действительно ли ты живоглотство религией провозгласил и поклонился ему, как истине, ее же не прейдеши? Действительно ли? — повторял Безутешный, внимательно поглядывая на Жмуркина.

— Совершенная правда-с, — отвечал тот. Он был бледен, и его губы криво усмехались насмешливо и дерзко-вызывающе. — Совершенная правда, — повторил он: — один он, закон-то, во всей вселенной и для всех. Кланяюсь ему и провозглашаю-с!

— Уходи вон! — кротко буркнул Безутешный, качнув лохматой головой по направлению к двери. Ну, чего ты сидишь-то? — спросил он спокойно. — Разве ты не слышишь, что я тебя выгоняю? У дикого кафра и чуда Африки нет ничего общего с цивилизованной собакой. Уходи же! — добавил он совсем тихо.

Жмуркин развязно пошел из комнаты. Впрочем, на пороге он остановился и с побледневшим лицом оглянулся на Безутешного.

— Вот вы с-сами-то, — зацедил он сквозь зубы с выражением гнева и презрения, — сами-то с-скушали все з-зубки-то, вот вам и досадно!

Он скрылся, шумно хлопнув дверью.

— Мне не верят, — заговорил Безутешный после ухода Жмуркина, задумчиво и как бы рассуждая сам с собой. — Не верят, ибо аз есмь пьяница. Погибший человек. Чиновник особых приключений по министерству утаптыванья дорог. Спиридон Безутешный! — Он снова помолчал, задумчиво покачивая гривой и чмокая губами. — Пришел Иоанн — не поверили, — заговорил он снова с грустью. — Пришел Сын человеческий, — и Ему не поверили. Ур-роды! — добавил он злобно. — Он тихо встал и пошел в кухню. — Флегонт, — сказал он там, — свободного созерцателя жизни тошнить стало от сих прекрасных мест. Так вот не устроить ли нам с тобою сегодня маленький фестиваль? А? Как ты полагаешь? Но только без Жмуркина, — добавил он.

— Это еще что за птица фестиваль? — спросил Флегонт.

— А так фестиваль — водкупопиваль!

— Фестиваль — водкупопиваль? — переспросил Флегонт с восторгом. — Непременно! Умница Спиридон Павлыч! — выкрикивал он. — Фестиваль — водкупопиваль? Непременно! Сегодня же вечером! Гений Спиридон Павлыч! — А у меня сегодня, Спиридон Павлыч, — вдруг заговорил он, меняя свой восторженный тон на дружелюбно-ласковый и вместе с тем деловито-серьезный, — а у меня сегодня — вы слышали? — «Персидский марш» совсем не удавался. И кто его знает, вот этот вот палец мешал! Ведь вы знаете, я к «Утопленнику» «Персидский марш» присоединяю на случай мелкого битва? А то жестковато выходит!

А Жмуркин ровно в девять часов вечера проник в старую теплицу. Когда он зажег на столе свечу, он увидел Лидию Алексеевну быстро поднявшуюся с тахты. Ее лицо было бледно и словно озабочено чем-то.

— Я вот собственно зачем вас сюда вызвала, — заговорила она, не поднимая глаз и беспокойно теребя кружево рукава. — Вот зачем…

— Зачем-с?

— Не знаете ли вы, когда приедет Максим Сергеич?

— Макс? — переспросил Жмуркин насмешливо. — Макс приедет 15-го. Сего месяца, конечно.

— Это уж наверное?

— Совершенно точно-с. Телеграмма делового характера от них мне-с была. То есть от Макса. — Он усмехнулся. — 15-го, это уж совершенно точно-с, — повторил он.

Он пристально глядел на Лидию Алексеевну и ее волнение и беспокойство точно доставляли ему удовольствие.

— Так вот я хотела вас просить, — заговорила Лидия Алексеевна с беспомощным выражением, — не отложите ли вы окончательный ответ до 14-го? Видите ли, — она вся всколыхнулась, — я в вашей власти, но мне хотелось бы приучить себя к этой мысли. Немножко привыкнуть к ней. Освоиться… Видите ли, ведь я в вашей власти, — беспорядочно шептала она, — что же вам стоит? Не можете ли вы отложить до 14-го?

— Хорошо-с, — отвечал Жмуркин, несколько подумав.

— Благодарю вас, — прошептала Лидия Алексеевна, снова вся точно всколыхнувшись. — А чем вы можете засвидетельствовать перед Елисеем Аркадьевичем относительно нас? — вдруг спросила она, беспокойно потупляя глаза.

— Относительно вас с Максом? — переспросил Жмуркин. — А вот чем-с! — Он вынул из бокового кармана пиджака свою записную книжку и повертел ею перед глазами Лидии Алексеевны. — Вот этим самым! — добавил он, снова пряча книжку в карман. — Тут все по числам записано, — так не лгут-с! Дозвольте вас спросить, — вдруг переменил он тон: — целовались ли вы с Максом 14-го июня, на пророка Елисея, в комнатке возле буфета-с? Что же вы молчите-с? А второго числа того же месяца — у ограды сада в ихней усадьбе? А хотите ли я скажу вам, в каком вы платье сюда к Максу бегали-с? Хотите-с? Вот то-то и есть! Так не лгут. Вам не вывернуться! — добавил он и рассмеялся с злобным мучением на лице. — Не вывернетесь! — повторил он.