Солнечные берега реки Леты - [62]

– До свидания, мадемуазель, – помахал он пухлой белой рукой.

Безусловно, какая-нибудь более длинная фраза была бы уместнее, ведь сегодня как-никак к ее рисункам впервые проявили настоящий, неподдельный интерес, их даже захотели купить! Но вид Патрини говорил о том, что беседа по телефону может затянуться до полуночи. Бог с ним, он все-таки попрощался. Неуверенно улыбнувшись, Роберта вышла на улицу.

В упавших на город сумерках она легким, радостным шагом шла мимо мерцающих подобно огромным драгоценным камням витрин роскошных магазинов – в джинсах, кроссовках и коротенькой, грязно-коричневого цвета курточке, со старым зеленым портфелем под мышкой, этакая пуританочка на фоне разодетых в меха, благоухавших дорогими пряными ароматами дам, которые представляли собой, так сказать, естественную фауну улицы Фобур-Сент-Оноре. Роберта шла и видела, как по обеим сторонам от нее распахиваются тяжелые двери музеев, как люди толпятся у билетных касс, на стенах которых огромными буквами выписано ее фамилия: ДЖЕЙМС. Сейчас, когда она приближалась к Куинни, уже знакомые ей голоса райских птиц звучали еще громче, еще веселее.

Полная суеверных предчувствий, Роберта решила ничего не говорить Ги о знакомстве в галерее. Когда это произойдет, когда рисунок (любой из двух выбранных) будет куплен и пополнит собой коллекцию барона, тогда можно будет объявить о первом успехе и отметить его. Да и как признаться Ги в том, что она не разобрала на слух имени барона и не решилась выяснить его даже после ухода респектабельного господина в фетровой шляпе? Необходимо будет зайти на днях в галерею и, улучив подходящий момент, попросить Патрини произнести его еще раз, по буквам.

Ги сидел перед стаканом ананасного сока в углу просторного, переполненного кафе и с раздражением смотрел на стрелки наручных часов. К тайному разочарованию Роберты, он никогда не пил вина или более крепких напитков. Алкоголь – это проклятие Франции, неоднократно повторял Ги, вино превратило французов во второразрядную нацию. Правда, спиртного Роберта и сама ни разу в жизни не пробовала, но, когда находилась рядом с единственным в стране мужчиной, который в ответ на предложение карты вин просил принести кока-колы, она чувствовала себя обманутой. Уж больно подобная сцена напоминала Чикаго.

Увидев Роберту, Ги не слишком любезно поднялся.

– Что случилось? Я сижу здесь уже целую вечность, пришлось выпить три стакана сока.

– Прости. – Она опустила портфель на соседний стул. – Патрини был ужасно занят.

– Как все прошло? – заметно успокоившись после ее слов, поинтересовался Ги.

– В общем-то не так уж и плохо. – Роберте ужасно хотелось выпалить замечательную новость, но она сдержалась. – Он сказал, что с удовольствием посмотрит, как я работаю маслом.

– Идиот. Все они идиоты! – Ги нервно сжал ее руку. – Да твой Патрини ногти будет грызть от досады, как только ты прославишься. – Он сделал знак официанту: – Deux jus d’ananas[34], – и тут же повернулся к Роберте. – Ну и каковы же твои намерения?

– Намерения? В отношении тебя?

– Нет. Рано или поздно это само по себе выяснится. Мой вопрос имел более широкий смысл. Каковы твои намерения в жизни?

– А… – Об этом Роберта размышляла давно, но сейчас не знала, как прозвучит ее облеченная в конкретные слова мысль. – Что ж, прежде всего мне бы хотелось стать настоящей художницей. Мне хотелось бы, чтобы люди думали, рассматривая мои картины.

– Хорошо. Очень хорошо! – одобрил Ги, как учитель хвалит подающего надежды ученика. – А еще?

– Хочу, чтобы так прошла вся моя жизнь. Я вовсе не намерена идти по ней на ощупь. Вот уж что ненавижу в своих сверстниках дома! Они не знают, к чему стремиться, не знают, как достичь цели. Они мечутся в потемках.

– На ощупь? – с недоумением повторил Ги. – В потемках? Что ты хочешь этим сказать?

– Tâtonner[35], – пояснила Роберта, с наслаждением воспользовавшись случаем продемонстрировать свои знания в области французского. – Мой отец – историк, специализируется на военных кампаниях. Он любит порассуждать о тумане войны, в котором люди бегут куда-то, убивают друг друга, побеждают или проигрывают, и все это – не имея не малейшего представления о том, что именно они делают…

– Да, я нечто подобное слышал.

– Но у меня такое ощущение, что туман войны не идет ни в какое сравнение с туманом юности. Битва при Геттисберге[36] абсолютно ясна и прозрачна, чего никак не скажешь о душе девятнадцатилетнего человека. Я горю желанием побыстрее выбраться из тумана юности. Хочу стать зрелым и уверенным в себе человеком. Мне не нужны случайности. И отчасти поэтому я приехала в Париж, ведь все вокруг только и говорят о пресловутой французской целеустремленности. Может, я смогу у вас этому научиться?

– Ты считаешь меня целеустремленным?

– Исключительно. Поэтому ты мне так нравишься.

Ги согласно кивнул, глаза его удовлетворенно блеснули из-под густых и длинных черных ресниц.

– Американка, из тебя выйдет божественная женщина! Никогда еще ты не была столь прекрасна! – Перегнувшись через столик, он поцеловал ее хранившую прохладу улицы щеку.

– Какой приятный вечер, – негромко заметила Роберта.