Солнечные берега реки Леты - [61]

– Да-да. Раймон полагает, в вас что-то такое есть. Воспользуйтесь этим мольбертом.

Отойдя футов десять в сторону, Патрини слегка нахмурился, как поступил бы человек, вспомнивший после обеда, что одно из блюд было явно не на высоте. Роберта достала из портфеля первую акварель, закрепила ее на мольберте. Взгляд владельца галереи равнодушно скользнул по рисунку; выглядел Патрини так, будто соус оказался слишком жирным, а форель добиралась из Нормандии до Парижа подозрительно долго. Он не проронил ни слова, только губы его едва заметно скривились, как бы от с трудом скрываемой боли. Расценив гримасу как призыв продолжать, Роберта вынула из портфеля второй лист. Минут через пять она заметила, что мужчина в фетровой шляпе, отчаявшись, видимо, по достоинству оценить висевшие на стенах полотна, приблизился за ее спиной к мольберту. Роберта так пристально следила за лицом Патрини, что на посетителя просто не обращала внимания.

Губы владельца галереи сложились аккуратным сердечком.

– Вот, – сказала Роберта, переполненная огорчением от очевидного провала. – Это все.

– М-м-м… Гм-м-м… Э-э-э… – Голос Патрини звучал так низко, что она испугалась: вдруг мэтр произнес по-французски неизвестное ей слово? Однако тут же на отличном английском прозвучало: – В этом есть обещание. Только спрятано оно очень уж глубоко.

– Извините меня, дорогой друг, – вмешался мужчина в фетровой шляпе. – В этом есть нечто куда большее. – Судя по выговору, он мог всю жизнь прожить в Оксфорде, хотя являлся, вне всяких сомнений, французом. – Дорогая леди, – мужчина снял шляпу, и Роберта увидела аккуратную, серо-стального цвета щетку волос, – не согласились бы вы разместить свои рисунки так, чтобы я имел возможность рассмотреть их все, изучить без спешки?

Пораженная, Роберта перевела взгляд на Патрини; ее нижняя челюсть немного отвисла, и, спохватившись, она закрыла рот столь энергично, что явственно расслышала стук зубов.

– Мой дорогой барон, – лицо Патрини мгновенно преобразила ослепительная улыбка, – позвольте представить вам моего юного американского друга и обладательницу удивительного таланта мисс Роберту Джеймс. Мисс Джеймс, перед вами барон Уммузеедер.

Так, во всяком случае, прозвучало для уха Роберты, имя мужчины. В глубине души она в который уже раз прокляла свою неспособность разобраться хотя бы во французских именах.

– Я очень рада, – вежливо улыбаясь седовласому барону, ответила она. Голос ее при этом был на октаву выше обычного.

Подхватив с мольберта стопку акварелей, Роберта принялась торопливо расставлять их прямо на полу у стены. С неожиданной резвостью к ней на помощь пришел Патрини, и через пару минут галерея превратилась в персональную выставку. Шутка ли – восемь месяцев упорного труда!

В зале воцарилась полная тишина. Барон, заложив руки за спину, неторопливо двигался вдоль стены, надолго останавливаясь перед одними листами и быстро минуя другие. Время от времени он одобрительно кивал. Патрини скромно стоял у окна, спиной к залу, глядя на бесконечный поток машин, наполнявших приглушенным рокотом моторов уютное помещение, пол которого был покрыт толстым ковром.

Замерев напротив рисунка, который Роберта сделала в зоопарке Венсенна – детишки в синих лыжных костюмчиках смотрят на клетку с леопардом, – барон наконец заговорил.

– Никак не могу понять, – глаза его оставались прикованными к листу бумаги, – какой мне нравится больше – этот или тот. – Он медленно сделал несколько шагов и остановился перед эскизом холста для витрины магазина.

– Если позволите, – бесшумно приблизившись к клиенту, выдохнул Патрини, – я выскажу свое мнение. Почему бы вам не забрать домой оба? Всмотритесь в них на досуге и примете решение.

– А леди ничего не будет иметь против? – Барон почтительно повернулся к Роберте.

– Нет, – с трудом сдержав крик, ответила она. – Не будет.

– Вот и отлично. Я пришлю кого-нибудь за ними завтра утром.

Барон отвесил Роберте сдержанный поклон, надел свою великолепную шляпу и вышел в предупредительно распахнутую владельцем галереи дверь.

Не прошло и минуты, как Патрини стремительно вернулся в зал и поднял два выбранных посетителем рисунка.

– Замечательно. Я всегда верил, что в некоторых случаях бывает очень полезно познакомить клиента с художником. – Критическим взором уставившись на выполненную Робертой в студии Раймона карандашную зарисовку обнаженной натуры, он добавил: – А я на пару недель оставлю здесь и это. Если ненароком обронить несколько слов о том, что барон проявил интерес к вашим работам, то кое-кто из других клиентов тоже захочет взглянуть на них. Как вы, конечно, знаете, барон – очень известный коллекционер.

– Конечно, знаю, – соврала Роберта.

– У него несколько отличных полотен Сутина, есть Матисс и прямо-таки первоклассный Брак. Ну и, естественно, как у всех, Пикассо. Обязательно дам знать, когда он вспомнит о вас.

Где-то зазвонил телефон, и Патрини бросился на звук, унося под мышкой три листа. До слуха Роберты донесся торопливый, неразборчивый шепот – так могли бы общаться профессиональные шпионы.

Постояв в нерешительности пару минут, Роберта собрала свои рисунки, уложила их в портфель и направилась к выходу. У раскрытой двери кабинета Патрини она на мгновение остановилась: тот продолжал что-то шептать в трубку.