Солнечное затмение - [55]

   -- Скажи, а твоему отцу можно верить?

   Мариаса пожала плечами.

   -- Не знаю. Но мне верить -- уж точно нельзя. Я самая коварная женщина во всей черной вселенной.

   Она ехидно посмотрела ему в глаза. Жерас щелкнул ее по носу.

   -- Ну... он вообще когда-нибудь говорил тебе, что поможет мне стать королем или... как он относится к моему отцу... что за мысли у него в голове? И зачем ему надо было отправлять меня в могилу? -- принц явно намеревался вытянуть из Мариасы все, что она знает.

   Но в ее глазах, в шутку иль всерьез, продолжало играть кокетство. Она потеребила его щетину.

   -- Ой, да мы с ним вообще мало общаемся. И мало видимся, кстати. Он больше занимается Кастилитой. Девица растет что надо! Моя порода! Только больно уж замкнутая -- чересчур скромная или чересчур гордая, черт ее поймет. А кстати! -- Мариаса придвинулась к нему так близко, что ее губы, шепча сладострастные слова, едва не касались его губ. -- Ты знаешь, что мне поведала по секрету моя сестренка? Оказывается, твой братец Пьер...

   -- Вношу поправку: святой Пьер, живущий на хлебе и воде, и молящийся за весь мир! Теперь продолжай.

   Мариаса потерлась носом о его щеку.

   -- Так вот, твой богоподобный брат всякий раз смущается и краснеет, как только ее увидит.

   Жерас хотел укусить ее за губу, но та вовремя отпрянула и весело оскалилась.

   -- Ни в жизнь не поверю. Мой несчастный брат помешан на одних молитвах, мечтает стать монахом и удалиться в какой-нибудь Лабиринт Мрака. На женщину он боится даже поднять глаза. Ты хоть раз в жизни задумывалась, какой это страшный грех -- глядеть на женщину... -- он медленно расстегнул у нее две пуговицы. -- Да еще на такую красивую... -- последние слова принц уже шептал: -- Да еще с такими головокружительными, пышными грудями...

   Он принялся ласкать пальцами ее соски, словно для этого выпавшие из полураспахнутой пижамы. И шептал только одно: "ужасный, страшный грех...".

   Ее глаза стал заволакивать дымок пьянеющей страсти. Жерас окунул руку в золотые нити волос и потрепал ее за ухо. Бывшая королева панонская на всякий жест внимания в ее адрес ехидно щурилась и начинала издавать звуки, свойственные только хищнице. Потом она резко повернула голову и укусила его за руку. Видя, что принц от неожиданности вскрикнул, расхохоталась.

   -- Я тебя когда-нибудь съем!

   -- Ну у тебя и зубы! Представляешь, если эта идея придет тебе в голову, когда... ладно, не будем об этом.

   Даже цвет ее карих глаз менялся в тон ее настроения. Когда она была спокойна, то глаза бледнели, словно тухли. Если злилась, -- они становились темно-коричневыми с густой примесью потревоженной гордости. А если она возбуждалась, ее зрачки-хамелеоны неимоверно расширялись, и в них загоралось древнее колдовство, доводящее порой мужчин до сумасшествия. Жерас внимательно посмотрел ей в душу и понял, наконец, чего она сейчас хочет. Он обхватил ее за талию, хорошенько отшлепал по заднице, потом положил ее голову себе на грудь и стал ласково поглаживать волосы.

   Мариаса успокоилась. Больше не рычала и не царапалась. Покорно отдалась вздымающимся волнам его теплой груди.

   -- А знаешь, ведь сейчас вся Франзария, кроме двух человек -- тебя и твоего отца, думает, что я уже начал гнить в земле. Представь: на мне черная кожа... на мне протухшая плоть... у меня впадины вместо глаз... А трон моего отца уже наверняка примеряет под свой зад Лаудвиг.

   -- Да... -- протянула Мариаса. -- Только рядом с его троном сразу надо ставить бочку вина и еще множество тронов для его бесконечных шлюх.

   -- А вот Пьеру сошел бы и деревянный трон. Из нестроганных досок.

   Оба засмеялись.

   -- Когда ты станешь королем, какой первый указ ты издашь?

   Жерас почесал в ее затылке.

   -- Сейчас подумаю... Прежде всего предъявлю твоему отцу счет, чтобы он оплатил мое проживание в гробу подземной гостиницы. Номер он мне снял довольно тесный и неуютный.

   -- Большой счет?

   -- Тысяча евралей. А на вырученные деньги прикажу сделать огромный, во всю грудь, орден.

   Мариаса коснулась пальцами его губ.

   -- И кого им наградишь?

   -- Его же... За то, что отдал мне в спутницы жизни свою старшую дочь.

   -- О-о... Как шикарно звучит! А вообще, это правильно. -- Мариаса принялась поглаживать его тело. -- Я тебя многому научу. В Панонии говорят: постель -- это тот же театр. И любовники должны быть великолепными актерами, чтобы их любовь стала искусством. Ой, как многому я тебя могу научить...

   Жерас небрежно ухмыльнулся.

   -- Это точно. Про твои подвиги с тамошними панами ходят легенды... -- и тут же осекся, поняв, что сказал лишнее.

   Поздно. Мариаса вскочила как ошпаренная, метнула стрелы из своих глаз и стала бледной, похожей на глыбу льда.

   -- Так значит, да?

   Она спешно накинула пеньюар и исчезла из комнаты, оставив после себя легкий ветерок. Жерас постукал кулаком себе по лбу, потом кинулся следом.

   -- Мариаса, подожди! Ну прости меня, ляпнул чего не надо! Тебе ведь самой должно быть хорошо все известно... Людские сплетни... А про меня, кстати, знаешь сколько сплетен ходит? -- он отчаянно подбирал нужные слова, дабы затушить ее гнев.