Солнечная станция - [43]

— Привет, Ёсико,— сказал я тихо, подтягиваясь ближе к ней.

— Привет, Леонардо-сан,— она медленно повернула голову.

Как будто мы были в открытом космосе, и ее взгляд был концом страховочного троса, который во что бы то ни стало нужно удержать, иначе она затеряется в холодном безжизненном пространстве.

— Дурацкая ситуация, правда? — сказал я первое, что пришло в голову.

Дурацкий вопрос, правда? Но в ее глазах внезапно появился интерес — как будто она заметила в чертах моего лица что-то новое.

— Что у тебя в руке, Леонардо-сан? — спросила Ёсико.

Оказывается, я все это время сжимал в пальцах записку, которую дал мне Халид.

— Это письмо от моего сына. У меня не было времени его перечитать...

— Ах да, твой сын. Ты почти ничего не рассказывал о нем. Его ведь зовут Нейл, так?

— Да. В честь Нейла Армстронга.

Я невольно улыбнулся. Та гордость, с которой я давал это имя сыну, казалась мне сейчас невыносимо смешной. Ёсико снова замолчала, и я не представлял, что еще можно сказать. Мой мозг сейчас представлял собой колоссальную черную дыру — огромное поле деятельности для всех земных и внеземных астрономов.

— Ты скучаешь по сыну? — неожиданно спросила Ёсико.— Ты часто его вспоминаешь?

— Скучаю ли я?

Мне снова захотелось смеяться. Скучаю ли я? Часто ли я вспоминаю? Редко, очень редко. Потому что каждое воспоминание — это бездонный водоворот, из которого моя душа всякий раз выбирается лишь чудом. Разве сознавать, что утратил самое важное в жизни — значит скучать? Я был плохим отцом для моего сына, я заставил его придти в огромный, враждебный мир и оставил там одного. Три года назад, когда я в последний раз ездил в Саудовскую Аравию, Нейлу было семь лет. Потом их правительство закрыло границы для американцев и вскоре началась война.

Скучаю ли я? Я почти ничего не знал о нем. А он почти ничего не знал обо мне. Я только чувствовал боль в сердце каждый раз, когда думал о нем. Разве это называется «скучать»?

Ёсико осторожно взяла факс из моей руки и принялась читать. Разобрать почерк Нейла было Нелегко— он учился писать по-арабски, и латиница давалась ему с трудом. И тут я заметил, как в уголках глаз Ёсико блеснули слезы.

— Он очень тебя любит,— тихо сказала она. Я его тоже. И неожиданно я подумал: а можно ли назвать любовью то чувство, которое я испытывал к самой Ёсико? Наверное, нет. Это была просто игра двух взрослых людей. Я оставался для нее gaijin, она для меня — таинственной женщиной Востока, драгоценным трофеем, о каком только мог мечтать любой мужчина. Однако сейчас, после того, как мы увидели настоящие лица друг друга, может ли игра продолжаться?

Я почти ничего не знал о жизни Ёсико до того, как она попала на станцию. Она немного рассказывала о своем отце — человеке суровом и старомодном. У нее было три старших брата — инженеры и банкиры, но я не знал их имен. Я знал, что Ёсико вырвалась из отчего дома, но не знал, чего ей это стоило. Полагаю, что пульсары, квазары и протога-лактики занимали в ее жизни гораздо больше места, чем моя скромная персона.

Со вздохом я спрятал письмо Нейла в карман. Не знаю, любил ли я когда-нибудь по-настоящему какую-то из моих женщин. Может быть, нет. Скорее всего, нет. Скорее всего, мой темноглазый сын был единственным существом на свете, которое я любил.

Танака и Ким тоже замолчали, и какое-то время в капсуле было тихо. Только посвистывал выходящий из баллонов кислород.

Морияма открыл глаза, и Джайкер, увидев это, тут же повернулся к нему.

— Командир, я давно хочу спросить, что вы сейчас думаете о моем преступлении,— сказал кибернетик полушутливо, полусерьезно.

Морияма удивленно уставился на него.

— Я готов извиниться перед вами еще раз, — ответил наконец наш командир.— Я стыжусь того, что подозревал вас.

Джайкер нервно, улыбнулся.

— И тем не менее вы были правы! — выпалил он.

— Я был прав? В чем? — снова изумился Морияма.— Профессор, вы не могли бы объяснить нам, к чему вы клоните?

Кибернетик опустил голову:

— Вы были не правы, когда подозревали меня в смерти Ивабути.— с трудом выговорил он.— Но вы были правы, когда подозревали меня в саботаже. Совершенно правы.

Глава 25

В капсуле было тесно и душно, холод и жара накатывали волнами. Но мы мгновенно забыли обо всех неудобствах, когда услышали признание Джайкера. Слишком потрясающ был контраст между обликом профессора из Кембриджа и его последними словами.

— Если вы решили пошутить, мистер Джайкер, лучше предупреждайте нас заранее,— выговорил наконец Морияма.

— Я не шучу,— развел руками Джайкер.— Я не посмел бы шутить на такие темы.

— Но вы хорошо понимаете, что вы только что сказали? Когда мы вернемся на Землю, вам придется провести остаток дней за решеткой.

— Не беспокойтесь так обо мне,— улыбнулся Джай.— Мы никогда не вернемся на Землю.

Я мучительно откашлялся, чувствуя, как пересохло горло.

— Но как вы это сделали,— проговорил я с трудом.— Вы изменили программы?

— Разумеется,— Джайкер кивнул.— Я внес изменения в программное обеспечение, отвечающее за фокусировку луча. Очень тонкие исправления, которые вы могли бы разыскивать годами, а разыскав, приняли бы за случайные ошибки.