Солнечная магия - [51]

– Великолепный скакун породистых кровей.

– Да уж… – заметил Харлик. – Но, кажется, этот скакун не очень-то быстр.

– А нам и не надо, чтобы он был быстр. То, что он повезет, лучше не везти быстро. – Нилсон потянул холстину в сторону, и под ней обнаружилось несколько мешков с туго затянутыми горловинами. Он ткнул в один из них пальцем, и несколько заговорщиков попятились.

Харлик предостерег его:

– Осторожно. Порох должен взорваться возле дворца, а не здесь. Да, Нилсон, вот еще. Рыцарь не может вызывать графа на поединок пешим. Ему нужен добрый конь.

– Я позаботился и об этом, – Нилсон хлопнул в ладоши.

Ворота конюшни приоткрылись, и слуга вывел наружу огромного коня. Жур пригляделся – этот, по крайней мере, был помоложе клячи. Копыта у него были размером с наковальни и заросли густой шерстью.

– Да это ж першерон! – воскликнул Харлик. – Конь для перевозки тяжелых грузов, совсем не подходящий для поединков!

– Вполне подходит, – возразил ростовщик. – Наш славный Дэвидсон, к тому же, облаченный в эти доспехи, как раз и является тяжелым грузом.

Слуга тем временем подвел першерона к рыцарю и передал ему поводья. Конь казался очень задумчивым и невозмутимым. Они с рыцарем уставились друг на друга и долго не отводили взглядов.

– Ну что ж, – вздохнул Жур Харлик и обратился к помощникам: – Кажется, у нас все готово. Завтра мы выступаем.

* * *

Итак, возник апельсин.

Он всплыл над Амфитеатром и раскрылся, обнажив оранжевую, раскаленную сердцевину. Там была какая-то фигура, длинноухая и усатая, которая окинула остров взглядом. Апельсин схлопнулся и уплыл обратно. Словно одновременно звучащий и беззвучный, неслышный, но очень громкий и очень шепелявый голос произнес: “Да, тоцно, здес…”. “А ты уверен, сто здес?” – засомневался другой голос, и его поддержал третий: “Ты зе постоянно все путаес, Лисоед”. “Нисего я не путаю, Медвегрыз, сигнал присел отсюда. Тоцно говорю, здесь.” “Ну ладно, – согласился второй. – Тогда вперед, братья!”

Над краями Амфитеатра забурлил оранжевый свет. Оттуда протянулись сверкающие зигзаги, ярко-оранжевые клубки, ударяясь о сидения, скатились вниз и накрыли арену. Жужжание, словно от роя ополоумевших пчел, наполнило Амфитеатр, в этом жужжании слышались перекрикивающиеся голоса и смех.

Всем присутствующим показалось, что они попали в центр костра. Возле Куксы вскрикнул какой-то снежник; когда оранжевый клубок ударил его в грудь, он вдруг осыпался на камни арены кучей почерневшего, словно обугленного снега. Другой снежник, бросив трубку, схватил Куксу за плечо. Оранжевый шар ударил его в спину, и снежник упал, утянув Занозу за собой. Она перекувыркнулась и встала на колени, огляделась. Снежник уже растаял. Сквозь яркие всполохи и молнии был виден колдун. Покрывающая его ледяная корка трескалась и тоже таяла. Мармадук зашевелился.

Кукса увидела, что Амор Купидор сквозь всполохи света идет к ней. Он подошел совсем близко и приставил к губам конец духовой трубки. Другой ее конец был направлен точно в лоб Занозы, снизу вверх смотревшей на Купидора. Оранжевый мячик, двигаясь в отличие от других резкими зигзагами, столкнулся с Купидором. Мячик оттолкнулся от его груди и большими мохнатыми лапами выбил по ней барабанную дробь. Амор от неожиданности вздохнул… но не так, как собирался. Не носом, а ртом.

Раздался хруст, когда Купидор прикусил ледяного ежа, до того находившегося в верхнем конце духовой трубки. Мячик, оттолкнувшись задними лапами от груди Купидора, подскочил и упал на Бобрика, все еще лежавшего на вершине каменной кучи. Амор широко раскрыл рот, почувствовав, как холод обжигает гортань…

И проглотил ежа.

Бобрик скосил глаза на того, кто расположился на его груди – на большого зайца. Его густая шерсть была ярко-оранжевого цвета и светилась, глаза – как два огненных пятна. Зрачки Бобрика собрались в кучку возле его носа, а потом разъехались, глядя в разные стороны. И тоже самое произошло с красными глазами – заяц был поразительно, просто удивительно косым, казалось, что у столь крупного представителя заячьего семейства этот изъян достиг буквально косой сажени в глазах. Заяц наклонился, почти прижавшись мохнатым носом к носу Бобрика, затем, удовлетворенный осмотром, отодвинулся.

– Косой? – спросил он.

– Косой, – подтвердил Бобрик хрипло и тут же, опомнившись, добавил: – Сам ты Косой!

– Тю! – сказал заяц. – Я-то? Я не Косой. Я – Раскосый!

Нарядом ему служила только короткая жилетка с внушительным часовым карманом. Из этого кармана заяц извлек плоскую бутылочку, в которой сверкала желтым светом какая-то густая жидкость.

– Хоцес? – прошепелявил Раскосый, свинчивая колпачок. – За знакомство?

– А это чё? – осторожно осведомился Бобрик.

– Цё-цё… горяцо! Небесное молоко. Тебя как звать?

– Бобер Лаверикский.

– А я – Бабах Лисоед. За знакомство, Бобер Лаверикский! – Он перевернул бутылку, в вставил горлышко в рот Бобрика. Мальчишка помимо своей воли сделал глоток.

В желудке Бобрика действительно стало горячо. Ему даже показалось, что там зажглось солнце.

Снежники превращались в груды быстро тающего снега. Рядом раздался громкий треск, перекрывший даже крики снежников и жужжание молний. Глазам Куксы предстал заяц-здоровяк, одетый во что-то вроде кожаных доспехов, в перчатках с раструбами и длиннющих ботфортах. Он вращал над головой шпагой со сверкающим лезвием, потом спрятал ее, подступил к Куксе, щелкнул каблуками, коротко поклонился и представился: