Солнце завтрашнего дня - [3]

Память его возвращалась к моменту, когда он узнал о том, что стал обладателем столичной недвижимости. Утро началось как обычно – отец уходил на работу, мать готовила им с сестрой завтрак. Неожиданно раздался звонок от московской родственницы, она всхлипывала и причитала, что Нина Семеновна умерла, а квартиру оставила сыну двоюродной племянницы, то есть ему, Паше. Более близкие родственники, претендовавшие на квартиру, к Нине Семеновне не ездили, отделываясь редкими визитами раз в полгода. Привозили с собой дежурные наборы конфет и фруктов и благополучно сваливали до следующего посещения, редко звонили и не справлялись, как дела… Понятно, почему старушка прокатила их с наследством. Но почему ее выбор пал на него? На Павла? Этого никто толком не мог объяснить. Мать вспомнила, что когда-то она собиралась по молодости, по глупости поступать в театральный. Приехала в Москву и остановилась на это время у Нины Семеновны. Та приняла ее и помогла подготовить басню «Стрекоза и Муравей» и монолог Софьи из «Горя от ума». В театральный мать не поступила, уехала к себе домой, подала документы в ярославский вуз, вышла замуж… На этом контакты с тетушкой оборвались. Мать регулярно отправляла Нине Семеновне поздравления и открытки – впоследствии Павел нашел их у нее дома, аккуратно сложенные в первом ящике буфета – и это были все их контакты…

Когда раздался звонок родственницы, все подумали, что это розыгрыш, но все оказалось правдой, и с этим новым поворотом в жизни надо было что-то делать. Сначала Паша старался просто успокоиться, потому что от неожиданного известия пульс его стал учащенным. О Москве он никогда не думал. А тут… Принесли все на голубом блюдечке, сказала школьная учительница, которая упорно ставила ему тройки, не обращая внимания на старания. Она попросту не любила Пашу, хотя ее предмет – алгебру – он знал на твердую четверку.

Эх, блюдечко, эх, голубая каемочка. Все это не так…

C того момента, когда он мог на законных основаниях вступить в права наследования квартирой, прошло полгода. И вот он с родителями выехал в Москву, чтобы поселиться на новом месте. Паша старался хранить безучастный вид, демонстрируя окружающим, что ему все равно. Пусть не думают, что он будет прыгать на задних лапках или скулить от щенячьего восторга.

Когда автобус подошел к остановке и они сошли на тротуар, Паша ахнул: прямо за остановкой раскинулось дерево – наполовину красное, наполовину золотое – как в сказке… Он пошел за родителями, не останавливаясь. Они двигались за нотариусом. Звали ее Аллой Федоровной, ее ярко-красный плащ сигналил им раздражающим маяком.

Через десять минут вошли во двор, пересекли его и оказались перед дверью шестиэтажного дома.

– Дом хороший, – сказала Алла Федоровна, окидывая здание цепким взглядом оценщика. – Крепкий, простоит еще сто лет и никакой реновации не потребует. – Она набрала код и потянула дверь на себя.

Они нырнули в подъезд, и дверь захлопнулась за ними с гулким звуком. В этот момент Паша обернулся назад, словно желая удостовериться, что дверь на месте и выход есть.

На третий этаж они поднялись пешком – лифт в шахте двигался медленно, ворча и громыхая цепями. Никто из них не захотел ждать, поэтому рванули вверх по лестнице, растянувшись в цепочку: первой Алла Федоровна, потом отец, следом мать. Замыкал это шествие Павел.

По лицу Аллы Федоровны было видно, что она изо всех сил старается скрыть зависть к деревенщине, которой внезапно повезло получить недвигу в центре Москвы. Эта зависть таилась в ее двойном подбородке, острых карих глазах, губах, которые она то поджимала, то вытягивала в трубочку, с шумом вдыхая воздух. Она таилась в нарочито суетливых жестах. Женщина смотрела то подобострастно, то презрительно, не понимая, как смешно она выглядит со стороны.

Перед тем как открыть дверь квартиры, Алла Федоровна с важностью взглянула на них, словно призывая отнестись к моменту со всей серьезностью, потом вставила ключ в замок, повернула на два оборота, с усилием нажала на дверь, и та распахнулась.

– Прошу! – торжественно произнесла Алла Федоровна.

Она зашла в коридор, они следом.

Первое, что бросилось в глаза Павлу, – старинный трельяж с тяжелой красивой окантовкой – литые розы с вензелями. Мама дорогая! Вот красота! Такие зеркала Паша видел только в музее, а здесь прямо дома! Они прошли на кухню – высокие потолки, мебель старая, похоже, еще из советских времен. Кухня была не очень большой, но из-за высоты потолков складывалось впечатление, что помещение залито светом. Потом осмотрели две комнаты: одна побольше – гостиная, сказала Алла Федоровна, растянув гласные, отчего получилось – го-о-остин-на-а-ая… да еще с блеском в глазах. У одной из стен стояло пианино – было видно, что тоже старинное. Буфет с посудой, легкие занавеси. Изящная люстра, на полу – сине-красный ковер.

– Теперь в спальню хозяйки, – тем же торжественным тоном объявила Алла.

В спальне находиться было тяжело, там еще держался стойкий запах лекарств, на стуле лежала стопка одежды, а на полу перед большой кроватью стояла пара разношенных тапочек неопределенного цвета.