Солнце в руке - [50]

Они помолчали. Потом Жан-Мари повел головой.

— Признайтесь, вы ведь немного и из-за меня приехали? Вам рассказали, что я не настоящий Ле Юеде? Конечно! Я так и знал! Не надо, не извиняйтесь! На самом деле все очень просто. В 1940 году я оказался в поезде, который вез беженцев с севера. Там были шахтеры, сельские рабочие, цыгане… Да кого там только не было! А в Ренне на вокзале поезд разбомбили. Целую тучу бомб сбросили! Представляете, что там творилось? Меня нашли среди трупов — голого, но живого и даже не задетого. На мне не было ничего: ни браслета, ни полоски с именем вокруг шеи, ни медальона — ничего. Я был никто. Сам я рассказать ничего не мог, потому что был совсем маленький. Спас меня дед, и он же усыновил. В то время это было просто. И я всю жизнь прожил с ним. Пока шла война, днем дед работал у маркизы, а по ночам — в Сопротивлении… Конечно, я упрощаю! Во всяком случае, знайте: взрыв шлюза в Бельвю — его рук дело. Вооруженное нападение в ущелье Дауля — тоже он. Он был незаурядный человек, вы уж мне поверьте! Эх, будь у него побольше тщеславия… Кстати, идею насчет катера тоже ведь он предложил!

— Какого катера?

— У нас на Блаве есть небольшой экскурсионный катерок, и он курсирует между Мюр-де-Бретань и Дорианом. Довольно выгодное дело, к тому же привлекает в замок туристов. Мы ведь живем за счет туризма. Здесь не так легко найти работу. У деда были грандиозные планы. Он хотел организовать «кельтские походы» — так он сам их называл. Он умел заглядывать далеко в будущее. И еще он считал, что замок Кильмер мог бы стать идеальным местом для музея Сопротивления. Места в нем хватает! Он даже распланировал, где что будет находиться: в одном зале — карты, в другом — парашюты и оружие, отбитое у врага; зал, посвященный подводникам, еще один — истории диверсионной работы. А назвать он его хотел «Музей имени Дю Гесклена».

— Потрясающе! — прерывает его журналист. — Но почему же он не воплотил свою идею в жизнь?

— Хороший вопрос! Он был уже стар. А потом, для него сказать и сделать — это было практически одно и то же. Помните, что я вам рассказывал про исчезнувшие коллекции? Ему достаточно было их описать, и люди начинали чувствовать их присутствие рядом с собой, пусть даже в виде слов. А главное, откуда было взять деньги?

Тут он умолкает. Деньги-то теперь есть! Так вот чего ждал от него старик! Он должен довести до конца задуманное им дело. Должен сделать реальностью его мечту.

— Вы еще что-то сказали? — встрепенулся журналист.

— Нет-нет… Ничего…

— Ну что ж, спасибо вам. Напоследок ваше фото. Сидите там, где сидите. Отлично!

Вспышка, вторая, третья… Жан-Мари не жалеет, что согласился на это интервью. Теперь ему многое стало видеться яснее. Какие бы трудности его ни ждали, он просто обязан отыскать сокровище. Это приказ. Больше, чем приказ. Это — его посвящение в рыцари. Где-то он читал об этом. Сейчас он уже не помнит, что именно в этот момент происходит, но это точно какая-то торжественная церемония. На одной гравюре он видел картинку: коленопреклоненный рыцарь опускает голову… Вспышки фотокамеры кажутся ему сейчас бликами сверкающих мечей. «Обещаю», — думает про себя Жан-Мари. И в порыве восторга добавляет: «Не жалея сил!»

Дождь усилился. Возле кафе есть парикмахерская, и Жан-Мари вскакивает на крыльцо, спасаясь от дождя. Он уже принял решение, но внутренний порыв действовать в нем не ослабевает. Не долго раздумывая, он решительным шагом входит в салон.

— Привет, мсье Ле Юеде! Пришли подстричься? Конечно-конечно, понимаю. Я обязательно буду на похоронах. Весь город придет.

Жан-Мари усаживается в кресло и говорит:

— Волосы, усы, борода. Все!

В комнате повисает тишина. К парикмахеру поворачивается сразу несколько голов, лежащих, словно отрезанные, на безупречно чистых салфетках. Может быть, плохо расслышали?

— Подровнять? — переспрашивает брадобрей.

— Отрезать!

И вот уже вокруг его лица с прикрытыми веками порхают ножницы.

— Ваш дед! — говорит мастер. — Какая потеря! Сколько всего он мог рассказать! Ему ведь говорили: «Мсье Ронан, вы должны об этом написать!» Разумеется, мы не принимали все его байки за чистую монету. Но слушать его можно было часами! Мне приходилось выставлять его отсюда вместе с клиентами. «Ступайте в бистро! — говорил я им. — Мне работать надо!» Чуть-чуть усов оставлю?

— Нет!

— Совсем узенькую полосочку! Тонюсенькую! Вы их будете поглаживать, когда вам надо будет произвести впечатление!

— Нет.

— Знаете, вас это здорово изменит. Вам будет казаться, что вы своим новым лицом тайком подглядываете за старым. Первое время вы будете без конца ощупывать лицо. И будете удивляться: а что я, собственно говоря, глажу: свои щеки или чью-то задницу?

Раздается громкий взрыв хохота. Пара-тройка самых любопытных подходит ближе — посмотреть.

— Знаете, на кого вы теперь похожи? — говорит парикмахер. — На Жана Габена. Нет, не в профиль. Но подбородок и глаза… — Он отступает на шаг и, склонив голову, изучает взглядом творение рук своих, а потом громко зовет: — Моника! Хочешь взглянуть?

Его жена встает из-за кассы и подходит ближе. «Ах Боже мой!» Она потрясенно обходит вокруг кресла.