Солнце в крови. Том первый - [85]

— Кто здесь самый интеллигентный араб?

— Хасан Ясин, — ответили мне. Потом я узнал, что среди арабских заключенных он пользовался репутацией чуть ли не святого.

— Где он?

— В третьей камере.

Я отправился туда и увидел двух арабов, склонившихся над шахматной доской. Один из них лениво поднял курчавую голову с выразительными маленькими глазками.

— Сыграем?

— Дождись очереди.

Я дождался. Я выиграл у Ясина пять партий подряд.

— Здорово ты насобачился, — сказал он с видимым огорчением.

— Просто мне знакома теория, — улыбнулся я. — Хочешь, научу?

Мы стали часто встречаться. Хасан Ясин был националистом. Он сидел за создание шпионской сети на Голанах, поставлявшей информацию сирийской разведке.

Набросав заметки о трансфере, я показал их Ясину, и мы вместе подвергли эту идею строгой логической проверке.

— Хасан, — сказал я, — в нашем лице жизнь свела двух людей, которые могут сидеть за одним столом, круглым или квадратным — это все равно, и дискутировать, строго придерживаясь законов логики и здравого смысла.

Он согласился. Я продолжал.

— Представим на минуту, что лидеры человечества, каким-то чудом обретя способность здраво рассуждать и трезво мыслить, решили заново разделить мир. Ясно, что им придется действовать по какому-то принципу. По какому? Ты согласен, что в первую очередь они должны учитывать демографический фактор? Отлично. Резонно предположить, что если какой-то народ насчитывает сто миллионов, а другой — всего два, то целесообразно разделить территорию между ними с учетом этой пропорции.

Ясин не возражал, и я перешел к самому трудному.

— Второй принцип — это историческая связь между народом и территорией. Разве кому-то придет в голову отдать Францию немцам, а Германию — французам? Нет? И я так думаю. Теперь установленные критерии применим к Израилю. Его территория никогда не была колыбелью арабской нации. Арабская культура сформировалась не в Палестине. И к тому же, арабы составляют сегодня в Израиле меньшинство. Значит, принципы, о которых мы говорили, к арабам неприменимы.

Евреи — другое дело. Здесь их родина и все национальные святыни. У них нет другой земли. Здесь они осознали себя нацией. Так не логично ли считать, что руководствуясь рациональными принципами, сильные мира сего отдали бы эту землю евреям?

Ясин долго молчал. Наконец, неохотно произнес:

— В том, что ты говоришь, есть часть правды. Но только часть.

— Да, — согласился я, — но большая часть.

Ясин опять замолк. Облокотись на стол и полузакрыв глаза, он обдумывал мои аргументы. Потом сказал:

— Я — сторонник всеарабской конфедерации, в которую входили бы и евреи.

— Ясин, — усмехнулся я, — будь реалистом. Для того, чтобы танцевать танго, нужна партнерша. Наиболее рациональное решение палестинской проблемы — это трансфер. Но осуществить его можно лишь совместными усилиями лидеров Израиля, великих держав и арабских стран, если им надоест весь этот балаган. Для трансфера нужны условия.

Мы долго спорили и, наконец, пришли к выводу, что поскольку абсолютной истины не существует, то правы и евреи, и арабы. Предки Ясина жили в его деревне 700 лет. Так что же, я отберу у него землю?

С точки зрения отдельного индивидуума правы арабы. С точки зрения национального дела — евреи. Обо всем этом я и написал Голде».

Хасан Ясин, преуспевающий хайфский адвокат, не забыл Кейдара.

«Мотке», — говорит он и улыбается. Такая улыбка обычно появляется у людей, когда они вспоминают друга детства или первую любовь. Все это уже давно не более чем воспоминания, но дорогие, бережно хранимые на дне памяти.

«Мотке тогда был под впечатлением книги Йен Ренд „Падение гигантов“ и проповедовал теорию разумного эгоизма. Я же выступал за конфедерацию всех ближневосточных стран, включая Израиль. Его идею о трансфере я не принял.

— Ты реалист, — сказал я ему, — но предложенное тобою решение нереально.

— Зато оно самое рациональное, — ответил Кейдар и, подумав, добавил:

— Я ведь понимаю, что у мира не хватит здравого смысла выбрать наиболее рациональный путь решения палестинской проблемы. А жаль…

Перед отъездом в Америку Мотке навестил меня с молодой женой. Я пожелал ему счастья. Мы обнялись и расстались…»

Последние сведения, которые мы имеем о Кейдаре, относятся к 1988 году, когда в Лос-Анджелесе его посетил израильский приятель.

Кейдар постарел. Тревожными зигзагами пересекли лоб морщины. Под впавшими глазами появились восковые круги, — разрушительная печать времени.

— Я гораздо старше своих 60 лет, — сказал другу Кейдар. — Два года в каменном мешке можно считать за пять лет, а семь лет одиночки сойдут за 14. Значит, лишних десять годов на мне. Теперь я уже уверен, что умру в своей постели. Из всех моих врагов в живых остался лишь Шимон Перес. Но, насколько я понимаю, ему теперь не до меня…

Метаморфозы на родине Кейдару очень не нравятся:

— В Израиле неуклонно продолжается девальвация всех ценностей. Как поступают на войне, когда погибают лошади? Взваливают поклажу на ослов. Но ослы — это ослы…

Знакомясь с программой Рехавама Зеэви, поражаешься ее сходству с мыслями, изложенными Кейдаром в письме к Голде Меир. И Кейдар, и Зеэви считают, что трансфер можно осуществить лишь в результате израильско-арабского соглашения или с согласия великих держав. Оба подчеркивают, что их программы не имеют ничего общего с расовыми теориями.