— Твоей девочке особая норма. Храни. Будешь кормить ее, когда я скажу, но только при мне, — пошутил он.
— Я и свою норму готов отдать девочке, — серьезно заверил Бектемир, — Знаю, — вздохнул майор. — Это я так. Му что же, закусим.
— Вы себе еще возьмите, — предложил Глухов.
Бойцы поддержали его:
— Еще хотя бы пару картошек. Вам нужно.
— Из моих, — продолжал настаивать Глухов. — После вчерашнего хлеба я, как лошадь, силен.
Но майор наотрез отказался.
— Ешьте, — приказал он.
Горячие, с паром, картофелины обжигали рот.
Майор, опираясь на палку, с трудом встал.
— Что ж, товарищи, в путь.
Шли медленно за майором, приноравливаясь к его шагам. Сегодняшний путь оказался беспокойным. Издали раздавался хриплый лай собак, иногда в воздухе слышались винтовочные выстрелы и автоматные очереди.
К вечеру бойцы чуть не наскочили на немцев. Только темнота помогла вовремя отойти.
Ночевали в овраге. Вчерашний костер, картошка теперь казались сном.
На другой день бойцы два раза вели короткую перестрелку с мелкими группами гитлеровцев, шнырявших по лесу.
Доносилась орудийная пальба. Значит, фронт был не очень далеко.
Подобно лошадям, которые, приближаясь к дому, более усердно устремляются вперед, все зашагали проворнее, быстрее.
Прошла еще ночь. Опять холодная и голодная. На рассвете Глухов вновь ходил в разведку. На этот раз вместе с долговязым.
Они, как им казалось, нашли более безопасное и верное направление.
Надо было перейти через речку. Переправляться решили с наступлением темноты. Вода, как ночь-, чернела в угрюмом молчании..
— Глубина? — шепотом спросил майор у Глухова. — Проверил?
— На середине примерно по грудь, — уверенно ответил Глухов.
— А потом куда поведешь нас, разведчик?
— Один старик сказал, что за рекой фашистов мало, нет больших дорог. Куда бы ни пошли — все равно мы должны перепрыгнуть через эту преграду. Завтра кто-нибудь из местных жителей укажет дорогу, — ответил Глухов.
— Та сторона мне хорошо знакома, — произнес долговязый.
Он уже разделся. Связал шинель, гимнастерку.
— Ты возьми ее, — протягивая девочку Глухову, попросил Бектемир. — Я подниму командира. Нет, товарищ майор, не упрямьтесь: вы больны.
— Девочка может плакать, а нам нужна абсолютная тишина, — предупредил майор.
Глухов, не говоря ни слова, взвалил на плечи легкое тело офицера и медленно вошел в воду. Подняв девочку над головой, по самую грудь погрузился в волны реки и Бектемир.
Холодная вода, словно лезвие алмаза, резала тело. Вдруг с противоположного берега застрекотал пулемет. Бектемир слышал, как ахнул долговязый и нырнул в воду. Глухов шумно кинулся назад к берегу. Пули со свистом рассекали воду.
Бектемир вначале растерялся, а потом тоже бросился к берегу. Но, соскользнув с влажного, мокрого склона, шлёпнулся в воду. Захлебываясь, он все-таки поднялся, одной рукой швырнул на высокий берег одежду, другой обнял плачущую девочку.
На противоположной стороне реки послышалась ругань Пахомова. Он открыл огонь из трофейного автомата. Но должно быть, упал под пулями, больше его голоса не слышали.
Бектемир с девочкой подполз к Глухову:
— Что будем делать? Как майор?
Глухов сквозь зубы произнес:
— Кончено.
— Как? Почему кончено?
— Умер… Дай винтовку!
В этот момент немецкий пулемет умолк.
— Рус, сдавайс, — послышался голос.
— Ишь чего захотели, — пробормотал. Глухов.
— Бектемир, прижавшись к земле, хотел было стрелять туда, откуда раздавался голос.
Но винтовка отказала: побывала в воде.
Вновь застучал пулемет.
— Что с другими? — спросил Бектемир.
— Кудрин ушел под воду, как камень… Пойдем отсюда. Зачем подставлять голову под огонь, — поторопил Глухов.
— Да, нужно идти, пока не поздно, — согласился Бектемир. — Поднимай командира!
Вражеский пулемет долгое время не умолкал, но бойцам удалось отойти довольно далеко. Глухов, стукнувшись головой о дерево, зашатался и чуть не упал.
— Сюда и шайтан не сможет добраться, — тяжело дыша, произнес Бектемир.
Положил на траву тело майора. Развесили на деревьях мокрые, тяжелые шинели и гимнастерки.
Девочка бессильно плакала. Одежда ее промокла насквозь.
— Все тело — как лед, голова горит. — Глухов обратился к Бектемиру: — Что будем делать?
— Твоя шинель сухая, пусть и Зиночка ляжет. — Бектемир раздел девочку и уложил рядом с Глуховым. — Заверни хорошенько!
Девочка заплакала громче.
Бектемир утешил ее:
— Спи. Утром, как только раскроешь глаза, я дам тебе большую картошку.
Бектемир от холода дрожал словно в лихорадке. Если бы были спички или зажигалка, то, махнув рукой на всякую опасность, развел бы костер.
Наконец он набросил на плечи затвердевшую на ветру шинель и, словно подкошенный, упал ничком.
В утреннем тумане бойцы принялись штыком и ножом рыть могилу.
— На чем он только держался? Еле дышал, а боролся против смерти… — сказал Глухов и посмотрел на Бектемира.
— Ну, а кто нас с тобой зароет?
— Будем надеяться, что поживем еще. — Вдали раздался артиллерийский гром. — Слышишь, проснулся бог войны. Был у меня один друг, Аскар звали. Большой палван. Богатырь, по-вашему. Как только начиналась артподготовка, он говорил: "Раскрылись врата ада!"
— Артиллерия в пыль превращает камень, железо проглатывает, сметает с лица земли города, — устало согласился Глухов.
