Солнце не померкнет - [38]

Отодвинув подальше от огня больную ногу, майор чуть заметно поморщился. Но пожалуй, этого никто не заметил. Все сидели опустив голову.

— Подобно тому как от удара молнии опрокидывается дерево, Гитлер одним ударом намерен был свалить нашу страну, — продолжал майор. — А этот его план разбили в пух и прах.

— Пусть тысячу лет сверкают молнии, великая гора будет стоять, — решительно произнес Бектемир.

— Верно, джигит. Мы — гора, — подтвердил майор. — Огромная гора, но враг тоже очень силен. Доит всю Европу. Мы отступили. Страшно далеко отступили. Но я глубоко верю: армия наша закалилась в огне и мы раздавим проклятого.

— Ах, гадина, пусть, поганый, замерзнет под нашими снегами! — выругался долговязый.

Иногда в просвете облаков на мгновение показывалось солнце. Лес был задумчив и молчалив. Только порой высоко-высоко слышался гул вражеских самолетов.

Девочка приглушенно плакала.

— Что с тобой, Зина? — успокаивал Бектемир. — Не нужно. Спи, спи.

Стремясь определить время, майор пристально рассматривал небо.

— Где сейчас Глухов, а? — наконец произнес он. — Куда его занесло? Уже прошло достаточно времени.

— Наш студентик, наверное, ушел искать тихую норку, — съязвил долговязый. — Надоело блуждать по лесу. Есть же места потише, поспокойней.

— Чепуха! Возможно, заблудился или упал без сил. Может, в руки немцам попался… Кто знает. Что ты мелешь, человека чернишь, — проворчал Пахомов.

— Ученый джигит он? Книжник? — спросил Бектемир.

— Видали мы таких книжников. В нашей роте был один, — не успокаивался долговязый. — Почти профессор. Пять языков знал. Когда поднимались в атаку, он нырял в пшеницу, кидался в яму. Однажды ночью исчез. Возможно, лижет тарелку у фрица.

— Нет. Глухов — парень с совестью. Это я с первого взгляда почувствовал. Мало ли что может случиться. Кругом враги. Если жив он, обязательно вернется. Обязательно, — твердо подчеркнул майор.

И действительно, не прошло и часа, как, задыхаясь, прибежал Глухов. За плечом винтовка, в руке немецкий автомат.

Все облегченно вздохнули. Пахомов из-под сурово сдвинутых бровей хмуро взглянул на долговязого: вот как!

Глухов из всех карманов высыпал картошку и опустился на корточки ближе к огню.

Пахомов, любовно потрогав каждую картофелину, начал закапывать их в золу.

— Будет обед, друзья! Отведем душу.

— А ну, рассказывай, — попросил майор, с интересом осматривая автомат. — Диск не полон. Жаль.

— А ты молодец, Вася, — виновато улыбнулся долговязый, повернувшись к Глухову. — Признаюсь, я подумал… А ты пожаловал с едой, с трофеем.

— Ничего, — смущенный общим вниманием, отмахнулся Глухов. — Вчера я подобрался вплотную к одной деревне. Тихо в ней. Будто все вымерло. Но кто его знает, что за тишина. Спрятался у околицы. Не решаясь подняться, пролежал так в траве черт знает сколько.

Лицо Глухова помрачнело.

— Сначала доносились до меня песни пьяных немцев, ругательства. А потом вижу — ведут пленных. Наших. Полуголых. Обессиленных. Конный конвой гонит, бьет нещадно. Люди падают, с трудом поднимаются, снова падают.

Глухов, кусая губы, повернулся к огню.

— Слезы на глазах… смотреть не давали, — сознался боец. — Провели пленных. Утихло. Вижу, женщина идет. Позвал ее, она от испуга чуть не упала. Потом пришла в себя, шепчет, что в деревне нет дома свободного от немцев. Но рассмотрела, видно, меня и говорит: подожди, что-нибудь найду, вернусь, когда стемнеет, жди. И ушла. Я лежал не шевелясь до темноты.

Глухов обвел товарищей взглядом.

— Ночью принесла кусок хлеба и вот эту картошку. Когда я увидел хлеб, не удержался. Схватил, начал есть, но тут вспомнил про нашу Зиночку. Вот, — вытащил он из-за пазухи черствый кусок хлеба.

— Сегодня праздник для тебя, Зиночка. Скажи спасибо дяде, — обрадовался Бектемир. — Но не все ешь. Плохо будет. Понемногу.

Глаза ребенка загорелись. Крепко сжав ручонками хлеб, она начала торопливо жевать.

— После этого, — продолжал Глухов, — решил я найти местечко поукромнее и потеплее. Вышел в поле. Залез в стог сена. Мягкое — как шелк, теплое — как шуба. Давно, даже не помню, с каких пор, не знал я такого сладкого сна.

Будто вспоминая приятные сновидения, Глухов замолчал, на миг прикрыв глаза.

— Проснулся от криков, высунул из стога голову. Уже светало. Недалеко от меня два немца грузили на телегу сено. Долго я их рассматривал. Сделал окошечко в своей норе и рассматривал. Вот первый угнал телегу. Другой, с автоматом на шее, с сигаретой в зубах, смотрел то да небо, то на лес. Я и решил пристукнуть его. Но нож у меня был плохой — им трудно зарезать даже курицу. Когда фашист стоял ко мне спиной, я посмотрел вокруг: ни души. Выстрелил. Он мигом повалился на землю. Я бросился к нему, схватил автомат и побежал.

— Когда врага убьешь, от радости как пьяный ходишь, — вмешался долговязый. — С ними так и нужно, с фрицами. На тот свет всех гнать.

Бектемир протер винтовку, с любовью осмотрел ее.

— Пришлось, значит, ей поработать, — улыбнулся он.

Запах поджаренных картофелин шел из-под угольков.

Пахомов, обжигая пальцы, одну за другой вытащил их из огня и сложил в кучу перед майором.

Офицер разделил всем поровну. Несколько картофелин дополнительно отложил в сторону Бектемира.