Солнце не померкнет - [12]

— Какая несчастная ночь! — разглядывая пожарище, вздохнул Палван. — Не дай бог никому таких дней.

— Да…. Страшно… Но зачем столько бед на мирных жителей? В чем их вина? Проклятые фашисты совсем не веда юг о боге!

Вдруг земляки посмотрели друг на друга и неожиданно рассмеялись. Лица их от копоти и пыли стали неузнаваемыми.

— Пойдем умоемся. Вон там река, — предложил Аскар.

В медленно текшей воде плыли вещи, обрывки бумаги. Бойцы вымыли руки, протирая их песком и глиной, вымыли лицо, голову.

— А теперь как? — пытаясь улыбнуться, спросил Палван, поворачиваясь к другу.

— Ты выглядишь, точно наши возчики угля. Отлично! — ответил Али.

Холодная вода освежила. Почувствовав себя значительно лучше, воины пошли к площади. Среди больших черных воронок, против груды земли и золы, с поникшими головами стояли дети и женщины. Палван нежно погладил золотисто-желтые волосы мальчика. Это был Миша. Лоб его сморщился, глаза смотрели печально, беспомощно. Он поднял голову, но ничего не сказал. Лицо женщины, босой, без платка, в изорванном платье, так изменилось, что бойцы едва признали вчерашнюю хозяйку, — А как дом? — машинально спросил Палван.

— Вот! — женщина едва шевельнула губами и показала на холмик земли.

Дом, видно, был разрушен в одно мгновение. Бойцы смотрели по сторонам и никак не могли узнать вчерашнюю улицу. Сплошные развалины…

— А девочка? — страшная догадка заставила побледнеть Аскара. — Девочка где?

Женщина вздрогнула.

— Погибла она. Погибла в этой кутерьме… Нет дочурки…

— Как? Совсем пропала? — взволнованно спросил Али, поняв, в чем дело.

По лицу женщины покатились слезы.

— Не плачь, не плачь! — зачем-то произнес Палван, — Горе не только у тебя, сейчас оно у всех. А фашиста когда-нибудь постигнет месть. Самая страшная месть.

Сжав руки, женщина воскликнула:

— Бейте их, собак, чтоб ни один не остался. Бейте их, где только увидите… Ой, дочка моя!..

— Уничтожим фашиста, — глухо сказал, глядя в землю, Палван. — Семя его уничтожим.

Марджа, — пытаясь утешить, Али тронул женщину за плечо. — Мы никогда не простим врагу. Фашист плохой! Очень плохой!

Понурив головы земляки отошли от пепелища.

Когда они уже сидели на широкой цементной ступеньке разрушенной станции и жевали хлеб, к ним неожиданно подошел знакомый лейтенант — бухарский парень. Он в лагере некоторое время обучал солдат.

— А, земляки! Как дела? — лейтенант протянул руку.

Бойцы поднялись и предпочли широко, по-узбекски, обняться.

— Курбан-ака, садитесь, ешьте хлеб, — обрадованно пригласил Палван.

— Так что вы здесь поделываете? Почему не на фронте? Пришли пожар тушить? — насмешливо осведомился командир.

Палван коротко рассказал лейтенанту о пережитых приключениях. Али изредка осторожно вступал в разговор.

На смуглом, худощавом лице лейтенанта мелькнула улыбка. Прикурив папиросу от какой-то чудной зажигалки, он вдруг строгим голосом заговорил о военной дисциплине:

— Это что же получается, друзья? Если каждый боец будет бродить где захочет, чем все это кончится?

Бойцы смущенно переглянулись.

— Так мы и войну проиграем. — Помолчав, лейтенант добавил: —А для вас это пахнет трибуналом.

— Мы не дезертиры, товарищ лейтенант! — тяжело топтался на месте Палван. — Так получилось…

— Ну ладно. Пойдемте. Хотя у меня нет времени, но я попытаюсь узнать, где сейчас находится ваша часть.

Аскар пошел рядом с лейтенантом.

За двумя богатырями покатился на коротеньких ножках Али.

Глава четвертая

Бектемир, положив винтовку на колени, немного вздремнул, чутко и настороженно, как птица. Внезапно вздрогнув, он поднял голову и открыл глаза. В его груди все сжалось: только что ему снились горы родного края, где он вырос и где ему был знаком каждый дикий камень, каждая тропинка, где в зарослях арчи гуляет приятный, веселый ветерок.

Он даже увидел баранов с большими подпрыгивающими курдюками. Он даже услышал клекот воды, скачущей по камням, переливающейся на солнце. И захотелось чабану, чтобы сладкий сон повторился. Закрыл было глаза он невольно улыбнулся. "Вот и стал я похож на Насреддина, который сожалел, что ему не удалось во сне сосчитать петухов!" — подумал про себя Бектемир. Приподняв тяжелую каску, опушенную по самые брови, он воспаленными от недосыпания глазами взглянул вокруг себя — был туманный, осенний рассвет.

Деревья с переломанными ветвями, почерневшие от пожаров, погрузились в какое-то страшное безмолвие. Вдали, из-за смутных очертаний возвышенности, выползла густая черная завеса, она тяжело стелилась над землей. Наверное, это горела всю ночь, обнимая небо дымом, деревня…

Ночью огонь большого пожара казался Бектемиру очень близким.

"Где-то рядом горит, — думал он. — Каждую ночь. Сколько деревень превращается в золу!"

Боец снял мешочек с шеи, развязал его и вытащил кусок хлеба, остатки сахара и большой кусок колбасы. Колбасу он брезговал есть. Другие узбеки, прибывшие на фронт раньше его, с аппетитом уминали ее, словно она была из конины, домашнего приготовления. Они упрашивали Бектемира, а иногда и дразнили: — Ну что особенного? Мясо. Обыкновенное мясо.:.

— Нет, — упрямо твердил Бектемир, — не буду.

Сейчас Бектемир толкнул молодого русского бойца, который сидел рядом с ним, дымя папиросой: