Солнце над школой - [34]

Инструктор рассмеялся:

— В кузне обожглись на молоке, а здесь на воду дуете! Смотрите.

Он подставил под огненный сноп свою большую темную руку. Искры беспомощно гасли в ней. Аля тоже протянула было свою руку, но Петр Семенович предупредил:

— Бросьте, ребята! Это не игрушка. — Он кончил точить и, передавая мне патрон со сверлом, сказал: — А за то, что Громов один из первых кончил задание и не побоялся новой машины, ставлю ему первую отметку.

Он выписал в воздухе огромную пятерку и поставил возле нее точку. Я смутился и, наверное, покраснел. Вообще такая дурацкая, девчачья привычка: как чуть что — так и краснею.

Только я опять встал к сверлильному станку, как ко мне подошла Аля и тихонько — рядом стояли ребята — шепнула:

— Это ты тоже считаешь по-товарищески?

— А что? — страшно удивился я и бросил работу: нужно было разобраться, чего она хочет.

Луна потупилась:

— У меня ничего не получается, а ты даже не подойдешь.

И сейчас же повернулась и ушла. Я до того растерялся, что совсем забыл о станке.

Но ребята подняли крик:

— Освобождай станок!

— Если получил пятерку, так думаешь, что теперь все только для тебя!

Пришлось поднажать. Окончив сверловку, я подошел к Але. Рядом с ней, скрестив руки на груди, стоял мрачный Женька. Он сейчас же отвернулся и начал возиться у тисков.

Я не знал, с чего начать, боялся даже взглянуть на Алю. Мне казалось… хотя я даже не знаю, что мне казалось. Просто было боязно и радостно, хотелось попросить у нее прощения, и в то же время я не мог этого сделать — что-то мешало. Но что — я толком не знал.

Алька сама пришла мне на помощь. Она сказала так, как будто ничего не помнила, как будто между нами ничего не произошло:

— У меня не выходит, а ты даже подойти боишься.

И сейчас же искоса взглянула на меня — хитро и радостно, победно и в то же время как будто испуганно. Я опять совершенно растерялся и не знал, что сказать, что сделать. Эти девчонки всегда загонят в такой тупик, что и выбраться из него невозможно.

— Ну чего ты сопишь? — насмешливо сказала Алька. — Помоги.

Нет, просить у нее прощения мне уже не хотелось, но и отойти от нее я тоже почему-то не мог. Я просто взялся за дело.

У Луны, оказывается, были только заготовки, даже не опиленные. А когда она взялась за напильник, я просто удивился: такая бойкая, смелая девчонка — и не умеет держать напильник! Мне стало смешно: чего, спрашивается, задаваться, если ничего не умеешь делать! И я уже с улыбкой начал показывать, как орудуют инструментом. Но вдруг оказалось, что напильник совсем не пилит. Елозит по металлу — и все. Вначале я растерялся, а потом пошел прямо к инструктору.

Тот осмотрел инструмент и сказал:

— Маслом перепачкали — вот и елозит.

— Удивительно! Чтобы машина двигалась лучше, ее обязательно смазывают маслом. Почему же напильнику это во вред?

— Почему? — громко переспросил Петр Семенович, и вокруг нас сейчас же собрались ребята. — Ведь что такое смазка? Тонкая пленочка масла между трущимися частями. Они скользят не друг по другу, а по этой пленочке. И у вас то же получается. Между железом и напильником образуется пленочка, и он скользит, а не режет металл.

В общем, не мастерская, а какой-то университет: каждые пять минут новые открытия. Пока я учил Алю действовать напильником, ей самой дела уже не осталось: заготовки были опилены. Она самым мирным образом улыбнулась, сказала: «Спасибо», и пошла сверлить.

Делать мне было нечего, и я задумался, стараясь разобраться, что же произошло с Алькой. Алька для меня была прямо-таки загадкой, и понять ее я не мог, и, как это ни странно, она от этого показалась еще лучше. Я вздохнул, отыскал брошенную кем-то заготовку и от скуки, чтобы хоть что-нибудь делать, зажал ее в тиски и разрубил. Во второй раз дело пошло лучше: по руке стукнул только один раз. Со скуки же начал опиливать ее, продолжая думать об Але. В это время ко мне подошел Чеснык и, глядя уже не так униженно, как недавно, спросил:

— Когда отдашь деньги? Мне вот как нужно! — Он провел ладонью по горлу.

У меня настроение было почти веселое, и я мягко ответил:

— Ну, Сашка, нет у меня сейчас денег. Будут — отдам.

— Когда это будет… — забурчал Чеснык. — Ты вот что: продай мне пластинки.

— Зачем они тебе? — удивился я.

— Пригодятся… В общем, дело не твое. Продай.

Это было даже смешно: учиться, учиться — и вдруг заработать деньги! Я сразу же прикинул, что успею сделать вторую пару пластинок, и спросил:

— А сколько дашь?

Чеснык повертел мои пластинки:

— Дал бы рубль, но ты вон сверлом их маленько испортил. И вообще они грязновато сделаны.

— Смотри-ка… «грязновато»! — обиделся я и вырвал пластинки из его рук. — Можешь не покупать!

— Ну, как хочешь… А то дам семьдесят пять копеек в счет долга. А лучше сделаешь — куплю по рублю.

Мне это сразу понравилось. Оказывается, можно расплатиться с частью долга совершенно честным путем. Но, прежде чем согласиться, я побежал к Нецветайло и Грабину. Они тоже кончили свою работу и теперь помогали девчонкам. Ребята не только сразу же поняли, в чем дело, и не испугались, но еще и отдали мне свои пластинки. Чеснык взял и эти две пары пластинок. Мой долг сразу уменьшился на два пятьдесят — Юркины он взял за рубль.