Солнце над школой - [32]

Она, оказывается, просто издевалась надо мной, просто смеялась. А за что? Почему… почему она так?

У меня неожиданно перехватило горло и зачесались глаза, но я, конечно, сдержался. Что бы с тобой ни происходило — не смей распускаться при девчонках, и я ответил:

— А ты думаешь как? Конечно… Что ж, думаешь, это по-товарищески — так придираться?

— Эх, ты… — обиженно протянула Аля.

— Что — я?

— Ничего! Просто ты — трус!

— Ты что, с ума сошла, что ли? — разозлился я.

— Ну, а кто же ты, как по-твоему? Сказали тебе, что ты мой ухажер, так ты назло стараешься показать, что все это неправда. Струсил! И хулиганишь и смеешься надо мной. А когда меня старостой выбрали, даже не подошел. Удрал! Конечно, ты трус! Настоящий трус!

Она выпалила все это одним духом, сверкая глазами, сжимая кулачки. Я сначала растерялся, потом как-то обмяк и даже как будто почувствовал себя виноватым, а потом тоже отчаянно разозлился и заорал:

— Значит, я трус?

— Трус! Трус! — почему-то шептала она и, должно быть, от злости прищуривала глаза.

— Ну, тогда получи! — крикнул я и ударил ее по уху. — Ничего и никого я не боюсь! Поняла?

Глаза у нее широко открылись, она побледнела, но лицо было уже не злое или обиженное, а скорее удивленное. Мы, наверное, целую минуту смотрели друг на друга. По моей спине забегали мурашки, а в животе стало холодно и пусто. Мне очень захотелось попросить у нее прощения, утешить, сказать, что ударил я почти нечаянно, потому что она сама меня довела до этого… Но я ничего не мог ни сказать, ни сделать. Я просто стоял и думал, что теперь мы с Луной настоящие враги. А мне этого очень не хотелось.

Аля, тоже ничего не говоря, вдруг повернулась, заревела и побежала. Мне хотелось броситься за ней, догнать и, может, тоже разреветься. Но ведь, что бы с тобой ни случилось, умей сдерживаться. И, когда я уже почти сдержался, ко мне подошел Чеснык и, глядя куда-то в сторону, несмело сказал:

— Олег… ты не думай… У меня такое положение…

Все, что было у меня в ту минуту на сердце, все перекипело в какую-то бешеную злобу, и я резко бросил:

— Плевать мне на твое положение!

— Ну, Олег, — уже совсем покорно сказал Чеснык, — мне деньги нужны… У меня такое положение…

— Я у тебя деньги сразу брал?

— Не-ет… по частям.

— Ну вот по частям и отдавать буду! Иди отсюда!

Чеснык потоптался возле меня и вздохнул:

— Ты какой-то бешеный… Альку побил за что-то…

Я схватил его за гимнастерку и притянул к себе:

— Если ты хоть кому-нибудь скажешь, что ты это видел… Понял?

Чеснык не сопротивлялся и не возмущался. Под его запавшими глазами залегли синие тени, нос обострился, и весь он был такой несчастный, такой загнанный, что мне даже бить его не захотелось.

Я просто оттолкнул Чесныка и уже почему-то без злости сказал:

— Иди, но смотри!..

Он горько усмехнулся:

— Что ж… промолчу. Я все время молчу… — Голос его дрогнул, и на глазах навернулись слезы. — А если бы кто-нибудь знал мое положение…

Он махнул рукой и пошел к классу. Ноги у него странно подгибались и узкие плечи были опущены.

«Наверное, отец выпорол», — подумал я, и мне еще больше стало жалко себя, Алю, Чесныка. Но я опять сдержался и пошел в класс.

Луна уже не плакала. Она сидела на своей парте, рядом с Чесныком, и не смотрела на меня. Моя соседка, Надька Сердюкова, ехидно прошипела:

— Альку кто-то побил, а ты и заступиться не можешь…

— А хочешь, и тебя побью? — предложил я, и Надька испуганно отодвинулась на самый краешек парты.

На последнем уроке я сидел как на иголках — хотелось поскорее выйти из школы, догнать Алю в переулке и все по-честному рассказать ей. Мне же не хочется ссориться с ней! Никак не хочется! Все-таки она лучше всех девчонок из нашего класса.

Однако бежать в переулок не пришлось. В класс пришел высокий рыжеватый старшеклассник и сказал, что его зовут Аркадием и что комитет комсомола назначил его пионервожатым. Поэтому сразу после уроков начался пионерский сбор. Аркадий сообщил, что он любит коньки и вообще всякий спорт. Тогда мы предложили организовать хоккейную команду. Девчонки, правда, говорили, что лучше заняться фигурным катанием — это красиво, но мы все равно их перекричали и решили организовать команду. Потом надумали сходить на экскурсию на металлургический завод.

— Это, понимаете, ребята, очень важно, — сказал Аркадий. — Проходит настоящая политехнизация школ, а наша пионерская организация как-то в стороне от этого дела. Вот мы и начнем.

И мы решили, что начнем.

Потом просто разговаривали, и Аркадий рассказал, как они работали в колхозе. Оказывается, они убирали картошку. Им и норму давали, и соревнование они организовывали, и даже зарабатывали понемногу. Это, честное слово, просто интересно. Вожатый сказал, что и мы, когда будем в восьмом классе, тоже поедем на картошку или еще куда-нибудь.

— Там, ребята, здорово! — восхищался Аркадий. — Никто над тобой не стоит, не командует. Живем прямо по хатам, у колхозников. Поработаем — танцы организуем, песни. А красота какая! Воздух! Я на будущий год ружье с собой возьму и поохочусь: дичи там уйма!

Сбор уже кончился, а мы все еще торчали возле Аркадия, который рассказывал о своем колхозном житье.