Солнце над школой - [27]

— Нет, не понимаю, — опять передернула плечами Аля. — Что бы вы ни говорили, все равно тут что-то нехорошее.

— А чего ж хорошего, — притворно вздохнул Юра, — проиграться-то?.. Но платить нужно.

И, несмотря на то что Аля возражала, мы решили, что хотя Петренко и паршивый парень, но платить ему я обязан. Иначе нельзя. В таких делах даже самые лучшие девчонки ничего не понимают.

Глава 17. Бурное собрание

Сегодня после уроков у нас было собрание. И хотя сегодня же я получил пятерку по геометрии и четверку по русскому, но боялся здорово: ведь двоек-то у меня тоже немало. А за двойки как начнут косточки перемывать — не возрадуешься! Наша классная руководительница Елена Ивановна — добрая-добрая, но в работу как возьмет — только держись!

Но оказалось, дело было не во мне одном. Начали говорить о дисциплине в классе, об отметках. О том, что вообще у нас мало порядка. Как будто его больше в других классах! Мы же видим: все балуются. Но, оказывается, у нас хуже всех, потому что «некоторые наши ученики даже в милицию попадали».

Все, конечно, смотрели на меня.

Честное слово, только за одно то, что та женщина — старший лейтенант из милиции — оказалась такой болтливой, ее тоже нужно забрать в милицию. Вот тогда бы она узнала, как это приятно сидеть на собрании и чувствовать на себе насмешливые взгляды всего класса!

Потом начали перебирать все наши прегрешения и, конечно, без меня обойтись не смогли:

— Громов уходил с уроков.

— На труде с ним произошел неприятный случай, и его пытались скрыть.

Опять, конечно, смотрели на меня, а потом на Луну. Очень это приятно — сидеть, краснеть и видеть, как Марков надувается, будто индюк! Радуется, что все получается так, как он хотел.

А тут, как назло, пришел директор и сел за стол рядом с Еленой Ивановной. Совсем хоть проваливайся сквозь землю! Поставят тройку за поведение — куда тогда деваться? Выгонят из школы — и точка. И что за ерунда такая?.. С тройкой по любому предмету в любой класс переводят, а с тройкой за поведение выгоняют из школы. Это, по-моему, неправильно.

Потом встал уважаемый староста и начал нас упрекать за то, что все мы разболтанны, все друг друга покрываем и не даем ему работать как следует.

— Руководить тебе не позволяют? — добродушно, даже сочувствующе спросил директор.

— Вот именно! — обрадовался Женя такой могучей поддержке. — Я хочу руководить как следует, а они не дают. Мешают. Тогда, спрашивается, зачем же меня выбирали старостой, если никто не хочет подчиняться? — И, надуваясь спесью, убежденно крикнул: — Тогда лучше меня переизбрать!

Дмитрий. Алексеевич искоса посмотрел на него и очень серьезно спросил у всего класса:

— А что, ребята, может быть, и в самом деле лучше переизбрать старосту?

Мы сначала опешили, потому что непонятно было — шутит директор или говорит серьезно. Но у него в глазах, как когда-то в кузнице, опять забегали смешинки, и ребята закричали:

— Переизбрать! Переизбрать!

Нужно было посмотреть в эту минуту на Маркова! Он то краснел, то бледнел. Иногда он порывался сесть на место, но тут же снова выпрямлялся. Он был и смешон и жалок, и ребята не только понимали, но и видели — такой староста им не нужен.

Но, когда начали предлагать кандидатуры, все растерялись — ни одна не подходила. Вначале предложили Нецветайло, потому что он самый сильный и всех сможет заставить делать так, как нужно. Но потом решили, что его избирать нельзя: все-таки Чесныку-то нос разбил он. Предлагали Сердюкову — отличница, примерное поведение. Но даже девчата решили, что она не справится. Предлагали и Юру Грабина, и Рудика Шабалина, и многих других, но у всех, оказывается, были крупные недостатки либо в поведении, либо в учении, и поэтому настоящими старостами трудного класса они быть не могли.

И вдруг, когда уже некого было выдвигать, с задней парты пробасил Нецветайло:

— А я думаю — Альку…

Все опять посмотрели на меня, и в глазах у ребят мелькнуло веселое ехидство, но Нецветайло передохнул и добавил:

— Петрову. Она сможет.

Кто-то хихикнул, кто-то разочарованно протянул: «Ну-у», — но они быстро затихли, будто начиная понимать, что никто другой, кроме Луны, не может быть старостой нашего класса.

Она сидела растерянная, потому что совершенно не ожидала этого, и я впервые как следует ее рассмотрел.

У нее круглое лицо с очень румяными щеками. Глаза у нее серые, самые обыкновенные — с коричневыми крапинками на радужке. Нос прямой, но на конце широковат и слегка вздернут. Косички жидкие, и она носит их крендельками. В общем, очень обыкновенная девчонка. И все-таки она чем-то выделяется среди всех остальных. И учится хорошо. Не то чтобы круглая отличница, но тройки у нее — явление редкое, и когда она их получает, то надувает пухлые губы и, кажется, вот-вот заплачет…

— Ребята, — заикаясь, сказала Аля, — я не могу быть старостой. Вы знаете… Дмитрий Алексеевич тоже знает…

Кто-кто, а мы-то действительно знали, в чем дело, и поэтому начали кричать, что это ничего не значит: соврала-то она ведь не для себя, и потом — всего один только раз. Да еще сама и призналась.

— Нет — значит! — краснела Луна. — Все равно значит! Вот спросите у Дмитрия Алексеевича.