— Не знаю только, где мне вас на ночь устроить? В казарме душно. Мы ведь попросту во дворе спим, — говорил он с озабоченным видом.
Кастрыко улыбнулся.
— А разве мы какие-нибудь особенные люди? — произнес он. — И мы во дворе ляжем. Не привыкать. Мы, так сказать, люди военные.
— А вы какие курсы кончали? — спросил Ильвачев, пытливо глядя на него.
— Курсов я не кончал, товарищ военком, — сказал Кастрыко, быстро взглянув на него. — Я кончил учебную команду. В русско-японскую войну служил у генерала Мищенко и участвовал в его, так сказать, бесславном рейде.
— В русско-японскую войну? — подняв брови, спросил Ильвачев. — Так сколько же вам лет?
— Мне? Сорок три.
Ильвачев и Ладыгин переглянулись.
— Сорок три? Больше тридцати никогда бы не дал, — заметил Ладыгин.
— А я, товарищ командир, ничего не пью, кроме чая и воды, не курю, спортом занимаюсь. — Кастрыко согнул руку в локте. Под гимнастеркой вспух огромный бугор. — Пощупайте!
Ильвачев ощутил его крепкие, как камень, мускулы.
— Да-а, — произнес он с уважением.
— У нас вся порода такая, — продолжал Кастрыко. — Деду сто пятый год пошел, а еще мешки по пяти пудов таскает.
— Да, спорт — дело хорошее, — согласился Ладыгин, поднимаясь из-за стола. — Ну ладно, товарищи. Вы идите, располагайтесь. Мой помощник, товарищ Вихров, вам место укажет, а мне нужно к командиру полка.
— Ну, как тебе, Ильвачев, новые командиры? — спросил Ладыгин, когда Вихров с новоприбывшими вышел из комнаты.
— Трудно судить по первому впечатлению, — сказал Ильвачев. — Один очень молоденький, а Кастрыко, видимо, опытный командир. Ну там видно будет, как они еще себя покажут.
На дворе стояла светлая, пронизанная влажными испарениями, душная ночь.
Тут же у самой казармы на разостланных кошмах лежали бойцы. Еще не все спали, и кое-где поблескивали красноватые огоньки папирос. Слышались тихие разговоры и смех.
Вихров показал новоприбывшим, где расположиться, а сам пошел на конюшню через залитый ярким светом месяца казарменный плац.
Навстречу ему, махая рукой, быстро шел человек. Его тонкая стройная фигура показалась Вихрову знакомой.
Они встретились.
— Мариночка! — радостно воскликнул Вихров, узнавая девушку и беря ее за руку.
— Здравствуй, Алеша! — окинула его Маринка строгим взглядом. — А я к тебе шла. Давай пройдемся немного… Тебе письмо от Саши, — говорила она, раскрывая книгу, которую перед тем держала под мышкой. — Я хотела вчера переслать, а начштаба сказал, не надо, сам приедет…
— Ну? Письмо? Вот это хорошо! — обрадовался Вихров. Он взял письмо и, узнав на конверте знакомый ровный почерк, бережно спрятал его в карман.
— Спасибо… Что это у тебя за книжка?
— «Мартин Иден» Джека Лондона. Читал?
— Читал.
— Хорошая книжка. А какой сильный человек! — И Маринка горячо заговорила о том, — что ей понравилось в книге.
Вихров слушал и пристально смотрел на Маринку, стараясь вспомнить, какой она была два года тому назад, когда он в первый раз ее увидел.
Ее лицо, с темно-серыми глазами, опушенными густыми черными ресницами, было так близко ему, но теперь в нем появилось что-то новое, сильное и вместе с тем полное совсем детской прелести! «Как она изменилась», — думал он. Происшедшая в ней перемена вызвала в нем радостное и приятное чувство.
— Ты, видно, много читаешь? — спросил Вихров, когда девушка замолчала.
— Да. Очень много. Спасибо Саше. Это она приучила меня к чтению. Хорошая книга приносит большую пользу. Да вот хотя бы «Мартин Идеи». Я поняла, что человек, если только он захочет по-настоящему, сможет достичь очень многого…
— Да, но Мартин Идеи, достигнув больших высот, все же плохо кончил, — заметил Вихров.
Маринка подняла на него блеснувшие глаза.
— Верно, — согласилась она. — Но не надо забывать, что я русская и живу в совершенно другую эпоху. Нет, нет, я чувствую себя гораздо сильнее его… Ну вот и пришли, — показала она на длинное двухэтажное здание, у двери которого был приткнут флажок с красным крестом.
— Постой, Мариночка, я хотел тебе еще что-то сказать, — заговорил Вихров с тайной надеждой подольше удержать девушку. — Митя не пишет?
— Митя? Пишет… Пишет, что их курсы переформировали в нормальную школу… Теперь еще года два не увидимся, — тяжело вздохнув, сказала она. — Ну ладно, Алеша, мне надо идти больных навестить.
— А много больных?
— Много. Малярия. Это только вашему эскадрону повезло, вы в горах стояли. Врач говорит, что мы приехали в самое неудачное время. Жара. Не успели акклиматизироваться… Прощай! — Она приветливо махнула рукой и, взойдя на крыльцо, скрылась за дверью.
20
Петров сидел за столом и, нахмурившись, писал при свете лампы политдонесение комиссару дивизии. Карандаш быстро бегал по бумаге.
«…Проводимая бригадой работа тормозится некоторыми явно враждебными действиями отдельных представителей местной власти. Имел место случай избиения…»
В дверь постучали.
— Войдите!
В комнату вошел худощавый узбек средних лет в сдвинутой на лоб поношенной тюбетейке.
— А, товарищ Исмаилов! — приветливо сказал Петров, поднимаясь со стула и с удовольствием оглядывая благообразное, с прямым носом и подстриженной клинышком бородкой лицо вошедшего. — Ну, что хорошего?
