Солнце любви [Киноновеллы. Сборник] - [21]

ПОТЕХИН. Это мертвецы? О, черт!

МОРЕВ. Пикник мертвецов. Ничего себе.

Морев посмотрел на Полину и Потехина, они-то живые?

ПОТЕХИН. Госпожа Ломова  была актрисой?

МОРЕВ. Нет. Но ведет себя, как актриса, не правда ли?

ПОТЕХИН. Что если мы к ним подойдем?

Потехин вышел на лужайку в сторону госпожи Ломовой, которая, прогуливаясь с графом, все время что-то декламировала.

Полина, не думая удерживать мужа, в испуге схватилась рукой за Морева и рассмеялась:

ПОЛИНА. Теперь видите, я не оттуда?

Морев коснулся ее плеча.

ПОЛИНА. Что вы делаете? Ах, да! Все хотите убедиться: это дизайн или такие плечи? 

МОРЕВ. Простите, ради Бога! Что-то детское заключено в ваших плечах и побуждает на детские поступки.

ПОЛИНА. Что-то детское?

МОРЕВ. Нет. Здесь вся нежность вашей души, о которой вы и не подозреваете.

ПОЛИНА. Вы Дон-Жуан?

МОРЕВ. Нет. Я художник.

ПОЛИНА (как будто с сожалением). А-а...

МОРЕВ. Как! Вы разочарованы?

ПОЛИНА. Не для себя, а за вас. Мне кажется, вы одиноки... Хотя это странно...

Вдруг Потехин споткнулся, упал и поднялся, точно вне себя, и тут видения исчезли, и воцарилась обыкновенная белая ночь.

Квартира в мансарде высокого доходного дома в стиле модерн. Входит Морев, в глубине мастерской уголок Летнего сада - то ли изображение, то ли реальность, Морев словно входит в нее и видит двух женщин: Бельская Ирина Михайловна и Юля о чем-то заспорили; Морев поклонился, Ирина Михайловна кивнула и отошла в сторону, а Юля подошла к художнику у мольберта.

МОРЕВ. Что-нибудь случилось?

ЮЛЯ. Что-нибудь? (Рассмеялась.) Детский вопрос.

МОРЕВ. Детские вопросы задают влюбленные.

ЮЛЯ. Мы влюблены?

Юля в брюках и кофточке молодежного фасона, но блещущих благородством, с ухоженным лицом, заключающим весь изыск и шарм ее облика, похоже, решила вывести его на чистую воду.

МОРЕВ. Мы? Я-то люблю вас.

ЮЛЯ. Как! Вы любите меня?

Юля кинулась ему на шею, заставив его отбросить кисть и обнять ее. Из глаз ее полились слезы - от счастья и от сознания, что оно невозможно, поздно, все вокруг переменилось, даже в Летнем саду пустынно и пусто.

МОРЕВ. Я люблю вас, но вы, кажется, выходите замуж. (Сладостно было ее обнимать и мучительно.)

ЮЛЯ. Это тебя не касается. Я люблю тебя и любила, знаешь, все эти удивительные годы.

Она первая поцеловала его, и у нее словно закружилась голова.

МОРЕВ. Как вдруг из Золушки превратилась в принцессу!

ЮЛЯ. Нет, удивительны эти годы, мне теперь представляется, твоим присутствием в моей жизни, я даже не совсем сознавала это, в редкие наши встречи ты одаривал меня счастьем, я не знала, что это любовь. Именно любовь из Золушки превратила меня в принцессу, как ты выразился. Это ты во мне видишь принцессу, поскольку ты мой принц.

МОРЕВ. А жених?!

ЮЛЯ. Он не принц.

МОРЕВ. Так, ты не выходишь за него замуж?

ЮЛЯ. Увы, выхожу.

Морев остановил ее за плечи, нежно-мягкие, отдающие лаской любви и счастья:

МОРЕВ. И чего же ты от меня хочешь?!

Она потерлась плечами об его руки, отзываясь на его “ты” с благодарностью.

ЮЛЯ. Ничего. Я люблю тебя и, мне кажется, всегда буду любить, как буду любить нашу юность, промелькнувшую столь бстро... Как сон, как утренний туман...

МОРЕВ. Это прощание?

ЮЛЯ. Да.

Она расстегнула третью пуговицу кофточки.

МОРЕВ. Что ты делаешь?

ЮЛЯ. Чего же ты испугался?  (Она схватила его руку и при-жала к груди.)  Я хочу, чтобы ты коснулся меня.

МОРЕВ. А потом что мне делать?

ЮЛЯ. Захочешь большего? Я твоя.

МОРЕВ. Я ничего не понимаю. Я хочу переговорить с Ириной Михайловной.

ЮЛЯ. Она в курсе. Я играю в открытую. Два-три свидания. Ты мне не откажешь. (Слезы струились из ее глаз.)

МОРЕВ. Боже! Что происходит?

ЮЛЯ. Вот письмо, которое я приготовила на случай, если не решусь заговорить. Там все. До встречи!

Слезы исчезли, глаза сияли, как не сияют все сокровища мира, ибо излучали всю прелесть жизни в сердцевине ее красоты.

Пока звучит письмо, озвученное голосом девушки, признание в любви и прощание, с какой-то мукой и невысказанной тайной, происходит любовная сцена, полная неги, веселья и слез, несколько эпизодов из двух-трех свиданий, с мелодией из мобильника, возвращающей влюбленных к действительности.

ГОЛОС  ЮЛИ. Мне бы переписать письмо Татьяны к Онегину, но, увы, я не столь наивна и чиста, какой была, кажется, вчера, - стремительные перемены вокруг, как бывают при катастрофах, а им нет числа, разлучают нас...

Изваяния Родена в мраморе из Эрмитажа оживают в нескольких эпизодах, в которых невозможно усмотреть порнографию и даже эротику в урезанных кадрах, а любовь и красота в живых картинах, перешедших в вечность.

ГОЛОС  ЮЛИ. Почему, почему мы упустили лучшие мгновенья нашей весны? Все наша несвобода! Или, наоборот, свобода? И, тем не менее, отчего же столько счастья в моих воспоминаниях о юности с твоим присутствием в ней? Я позвоню. Ты не откажешь мне. Два-три свидания и больше ничего!

Часть интерьера дома в стиле модерн и часть сада. Облака наплыли на солнце где-то над Финским заливом, воцарились в саду ранние сумерки, точно обещая темную ночь, вскоре просиявшую в небесах светлее дня. Гости разбрелись по саду и дому, который был открыт для обозрения.

Три солидных господина держатся вместе. Показывается молодой человек, стройный, худощавый, с правильными чертами лица, с красивыми глазами, настороженно-упорно следящими, казалось, за всем, что движется, как собака или кошка, при этом оставаясь вполне спокойным. Его многие узнают, но стараются не замечать, чему он усмехается с торжеством, свысока окидывая взором всех вокруг. Его сопровождают две женщины, одна довольно молодая, другая по-настоящему молодая, схожие, как мать и дочь. Прозвучало и его имя: