Солнце и тень - [56]

Размышляя дальше над «Стычкой с белым медведем», я понял, что хотя во сне медведь был совершенно слеп, он сумел переплыть бурную, стремительную реку и преследовал «лесоруба» с прицельной точностью. Так и моя ярость ополчилась на грубую, эгоистическую часть моей личности и преследовала ее, пытаясь загнать в угол и таким образом поставить перед неизбежностью стычки. Стычка означала, что мне в конце концов придется признать подлинную силу своей ярости и понять: она способна меня погубить, если я не уеду из этого дома как можно скорее. Во сне лесоруб, вместо того, чтобы встретить медведя-великана лицом к лицу, в первую минуту перепугался и бросился наутек. Его бегство было наглядным проявлением того смятения, которое переживал мой ум в этот период, когда в душе у меня бушевала убийственная ярость. В конце, когда медведь нагнал свою жертву, лесоруб, не в силах больше бежать, обернулся и выстрелил в зверя из пистолета. Как это типично, — подумалось мне, — как часто наше «я» решается взглянуть в лицо потаенной ярости только после того, как все обычные схемы уклонения от конфликта исчерпаны и бежать больше некуда. Когда психологическое бегство и спасение больше невозможны, вот тогда наступает черед настоящей стычки! И хотя избранный лесорубом метод защиты во сне показался мне слабым и тщетным, поразмыслив над сном после пробуждения, я понял, что он, тем не менее, оказал на медведя очень важное воздействие. Когда наше «я», отдав все до последнего, встречается с бессознательным, что-то непременно должно измениться!

Концовка этого сна является классической по своей двойственности, чувству напряженного ожидания и незамысловатой красоте. Миг стычки, когда лесоруб выстрелил в медведя, символизировал миг, когда мой здравый смысл и стремление выжить ополчились на кипевшую во мне ярость в попытке остановить ее пагубное наступление. Два огромных бельма, упавших с глаз медведя, означали, что со слепотой покончено и бессознательная часть «я» скоро как-то по-новому «увидит свет». Размышляя о двух противниках — человеке и звере, — которые в конце сновидения сошлись лицом к лицу, я представил себе, как из их ртов выходят два вопроса: «Что нам делать дальше? Как создать новое внутреннее равновесие силы, которое пойдет на пользу целостности самого сновидца?» Сон закончился, оставив чувство недоумения и незавершенности. Ответ на самые животрепещущие вопросы так и не был получен, но они были четко поставлены. Я почувствовал некоторую долю облегчения даже оттого, что просто знал: нужный вопрос был задан, и когда-нибудь я обрету полную ясность, необходимую мне в этот неспокойный период жизни, чтобы разрешить наболевший вопрос.

Я часто думал: как моя сильная подспудная ярость повлияла на качество всего эксперимента с осознаваемыми сновидениями? Сидящий во мне пурист хочет, чтобы ярость не застила мне глаза. Он хочет, чтобы я никогда не чувствовал убийственной ярости ни к одному человеку. Он хочет, чтобы именно в этот период жизни мне не приходилось сталкиваться с проблемами бедлама и хаоса, внешнего или внутреннего. Но я часто напоминаю себе, что мой эксперимент ставится в лаборатории реальной жизни, с реальными чувствами, реальными событиями и реальными людьми, а не в какой-то идеальной лаборатории, где искусственно созданы стерильные условия. Эксперимент ставился над моей реальностью, внешней и внутренней, над моим окружением, над моими убеждениями, ценностями, над моим прошлым — над всем этим, в том виде, в каком оно находилось в то время.

Очевидно, иначе и быть не могло. И еще я часто напоминал себе, насколько глубоко уязвимым я стал только оттого, что открылся состоянию осознаваемости и оттого, что в мой сознательный ум влилось столько необычайной энергии сновидений. Знай я тогда то, что знаю теперь, я принял бы больше предосторожностей, чтобы защитить эту уязвимую часть себя — может быть, отложил бы эксперимент до переезда в другой дом. Теперь я убежден, что любой, кто пытается глубоко исследовать осознаваемое сновидение, поступит весьма разумно, если предварительно создаст для себя окружающую среду, дающую ощущение полного покоя, надежности и безопасности, словом, целиком отвечающую такой чуткой внутренней работе. Кроме того, я предпочел бы работать под постоянным присмотром опытного наставника — психотерапевта, ориентированного на исследование духовных вопросов, или другого специалиста, обладающего полным и непосредственным пониманием процессов психологического и психического развития. Теперь, через пять лет после начала эксперимента, оглядываясь назад, я могу более ясно обрисовать идеальные условия, в которых я предпочел бы проводить свои исследования.

Один из наиболее важных ключей к раскрытию сновидений — исследование условий, в которых разворачивается сюжет сна. На своем профессиональном опыте я научился обращать особое внимание именно на этот аспект заключенного в сновидении послания. «Стычка с белым медведем» происходила «где-то в дебрях Аляски»: это окружение — удачный символ для моего эксперимента с осознаваемыми сновидениями. Дебри для меня — это неведомое, именно к этому слову я часто прибегаю, говоря о состоянии осознаваемости. Кроме того, в самом начале эксперимента мне пришло на ум и потом много раз возвращалось выражение «страна полуночного солнца» — еще одна удачная метафора состояния осознаваемых сновидений. В наше темное время к сновидцу приходит свет, он приходит во сне, в ночной фазе суточного цикла. По мере развития эксперимента и по мере того, как я много размышлял об этом простом факте, во мне стало возникать более глубокое уважение к темноте и более глубокое понимание ее неизреченной животворной силы. Чем дальше продвигается мой эксперимент, тем больше я чувствую особую ценность темноты во всех ее видах: это и космос, бездна без конца и края, которая манит астронома и астронавта, и внутренняя психологическая тьма тени, которая живет в каждом человеке, и темнота зимних месяцев, которая призывает успокоиться и замедлить темп жизни, и мрак океанских глубин — еще одни врата в неведомый мир, и сгущающиеся вечерние сумерки, возвещающие конец каждого дня. Темнота во всех своих проявлениях может глубоко насытить человеческий дух, если мы ей это позволим. Теперь я так часто предвкушаю наступление ночи и время отхода ко сну, быть может, к осознаваемому сну, где я, возможно, получу очередной особый дар из мира сокровенной тьмы. Бессознательный ум — наша мать, причем по многим причинам. Из его сокровенной тьмы рождается свет.