Солнце и смерть. Диалогические исследования - [38]

П. С.: Новое заключается в двух типичных для нашего времени моментах: остро оно проявляется в обострении проблемы genetic ingeneering, а хронически – в обострении гуманизма, превратившегося в фундаментализм западной культуры. Оба феномена связаны с тем, что я только что назвал второй наивысшей трудностью в речи о человекопарке. Относительно первого момента я могу заметить: в воображении своем мы уже сейчас живем по календарю post Dolli creatam, от сотворения Долли. После публикации благой вести о клонированной клетке, которая превратилась в овечку в феврале 1997 года, в головах людей переменилось абсолютно всё. Все вдруг разом почувствовали, что вступление биотехники в решающую фазу свершилось, Тут произошло нечто, в высшей степени заслуживающее внимания, – нечто такое, что снова активировало нашу религиозную программу. Последовали чисто метафизические дебаты. Едва увидели начало, как фантазия сразу перескочила на возможный конец развития, и выводы уже были перенесены с овечки на человека – вероятно, потому, что ассоциация между Богом и Агнцем отвечает староевропейским представлениям – кто же исключит такое предположение? Ясно только одно – все почуяли метафизическую сенсацию. Все как-то смутно почувствовали, что клонированный человек стал бы первым человеком после Христа, к которому была бы снова применима формула genitus non factus – по крайней мере, по смыслу, по сути дела – ведь genitus в коде, используемом теологами, означает: вызванный к жизни напрямую Богом Отцом посредством сообщения Им самого себя, а не через посредство физической причинности, но также и не произведенный на свет тем способом, каким был создан Адам. Следовательно, – точно так же, как Долли – это уже не порожденная по-овечьи овца, – и homo clonatis уже больше не порожденный по-человечески человек, но в то же время он, по существу, был бы человеком, который сделан людьми, то есть он был бы гомункулусом, о котором со времен Возрождения говорили европейцы устами своего алхимического авангарда. Из-за него вся существовавшая до сих пор генеалогическая логика встает вверх ногами. Клоны, если бы они использовались чаще – что невозможно, – нанесли бы последний удар и без того атакуемой системе с двумя родителями (biparential). Что, к примеру, следует думать об индивидууме женского пола, который был бы сестрой-близнецом своей матери и ее дочерью? Нельзя отрицать, что вопросы подобного рода заслуживают того, чтобы о них поспорили. Когда читают, что в Византии IV века люди выходили на улицы из-за спора о том, единосущ ли Бог Сын Богу Отцу или всего лишь подобен Ему, то представляется вполне допустимым, что где-нибудь году этак к 2000-му люди будут устраивать уличные демонстрации, отстаивая свое понимание различия между единосущностью или подобием клона и человека.

Г. – Ю. Х.: Проводя такие параллели, Вы ставите современные процессы развития в религиозно-философский контекст, восходящий к раннему христианству. Мы явно способны воспринять новое лишь на таком историческом фоне. Но я спрашиваю себя: действительно ли мы поймем таким образом подлинную новизну?

П. С.: Позвольте мне, чтобы ответить на это возражение, сказать несколько слов о второй из упомянутых трудностей. Мы живем сегодня посреди того, что соответствует великой войне ради бытия, о которой упоминал Платон, – живем, будучи вовлеченными в спор о том, где проводить новые границы между тем, чтó относится к душе, и тем, чтó относится к машинерии, к машинному – или между субъективным и высшим механизмом. То, что эти границы надо пересмотреть, есть следствие развития современного естествознания, а также психологического и социологического просвещения. Я, присоединяясь к Готтхарду Гюнтеру, определяю онтологическое просвещение – основополагающий процесс современности – как эпохальный процесс доказательства, а именно – прогрессирующего доказательства того, что механике принадлежит значительно большая доля в общем составе сущего, чем то предполагали традиционная метафизика субъекта, метафизика духа и метафизика души. Доказательство этого обретает весомость по мере прогресса в производстве машин. Все больше и больше машинерии, все больше механического обнаруживают в самой что ни на есть заповедной зоне, в самом сердце того, что считали исконно относящимся к душе и исконно субъективным, – и обнаруживают тем больше, чем больше проникают в эту зону. Из этого следует, что люди вступили в эпоху, которая вырвет у них из груди сердце, совершенно не обращая внимания на что-то персональное, не вкладывая в это ничего личного, если они упорно будут держаться в плену старых и явно негодных уже различий, которые были заданы кодом метафизики. Посредством обнаружения механического в той сфере, которая казалась самой сердцевиной субъективного, будет обследовано едва ли не все, что как будто не поддавалось обследованию или не желало считаться доступным для обследования: отношение к ребенку, отношение к животному, отношение к собственному телу, включая его яйцеклетки и семенные клетки, отношение к эротическим переживаниям, отношение к чувствам и субъективным состояниям, отношение к языку и, наконец, отношение к Абсолютному, которое было дано нам в пограничных ситуациях рождения и смерти, кажущихся нам неподвластными.