Солнце и смерть. Диалогические исследования - [116]

В остальном же параллели между империализмом императорской Японии и европейским фашизмом обманчивы, и это заметно по ворчливым рассуждениям господ Гесса и Гитлера. У последнего все с самого начала сводилось к гангстерскому холизму и реакционному сколачиванию империи, тогда как Гесс не совсем безосновательно говорил о тоталитаризме как новой идее – ведь фашистоидное[255] связывание традиционного холизма с современной концепцией всеобщей мобилизации представляло собой нечто такое, чему не было аналога в истории политических идей. Это была импровизация выскочек, которые при помощи идеалистических операций хотели создать себе некоторую почву под ногами. Гитлер, Гесс и компания были выскочками и преступниками, заинтересованными в создании такого мировоззрения, которое было бы совместимо с методами достижения успеха любой ценой. На Востоке ситуация выглядела совершенно иначе. Многие приверженцы «императорского пути» в Японии были еще трагическими холистами старой чеканки. Для них Целое существовало в иллюзорно субстанциальной форме, во благо которой отдельный индивид должен был пожертвовать собой в соответствии с кодексом героя. По крайней мере, в это верили многие воины. Историческая ситуация, более продвинутая, чем они, оставила их в дураках. Напомню, что Айван Моррис[256] в книге «Дворянство времен крушения» вписал пилотов-камикадзе 1944–1945 годов в традицию прославления благородного заката и гибели, которая восходит к раннему японскому средневековью. В психоаналитическом плане хотелось бы заметить, что во всех феодальных системах суть дела состоит в том, чтобы интегрировать в культуру изначально мазохистские энергии, проведя грандиозное по размаху кодирование. Это преобразование и порождает все столь превозносимые идеи высокого служения. Вплоть до 1945 года восточные воины – по крайней мере, некоторые из них – могли совершить самопожертвование только потому, что это – безукоризненный благородный поступок. Здесь надо учесть, что для получивших традиционное воспитание японцев тогда представлялась невозможной сама мысль о том, что в своем собственном государстве может существовать преступная агентура; ведь культура повиновения на Востоке сохранилась значительно лучше, чем на Западе, где она уже дала трещины. Не позднее XIX века, когда появляются либерализм и анархизм, наметились подходы к созданию антикультуры, ориентированной на критическое отношение к авторитетам. Трагедию пытались превратить в фарс, изображая жертвенно-холистическую машинерию чудовищной и невыносимой. Много позже стало известно, что тысячи героев-добровольцев, которые должны были со своими бомбами обрушиться на американские корабли, часто помогали себе не только благородными размышлениями, но и алкоголем, а также наркотиками; поддержанию их прорыва способствовали психологическая обработка, китч церемонии прощания и растроганный вид присутствовавших на ней девушек. Тем не менее число подлинных романтиков, которые добровольно предназначили себя для занятий благородным спортом смерти, все же было значительным. Право, не знаешь, что и думать о таком человеке, каким был тот 22-летний пилот из боевой эскадрильи «Семь жизней», который погиб в феврале 1945 года, оставив после себя хайку:

Мы можем упасть,

Как лепестки вишни весной —

Так чисто и сияюще.

Людей-бомб называют лепестками вишни, и пилоты-камикадзе воспитаны так, что испытывают благодарность за то, что они избраны для совершения самоубийства. Не следовало бы адресовать такому молодому человеку тот призыв, который был выражен в навеянном Фридрихом Ницше высказывании Ханны Арендт: «Никто не имеет права на повиновение»? Похожие на кошмар надутые пузыри политического холизма на всем Западе – и, пожалуй, также в Японии – после 1945 года лопнули под давлением новых смысловых отношений. Для тех, кто родился позднее, это существенно упростило ситуацию: ведь у нас уже практически утратило силу искушение стимулирующим холизмом империй и национал-холизмом государств. То великое Целое, за которое ратуют и на которое могут опереться современные холисты, закодировано уже не национально и имперски – оно закодировано глобально, планетарно, в масштабах всего человечества. Еще никогда не было так легко верить в великий Универсум. Косвенное влияние глобализированного капитализма заключается в том, что и духовность сегодня выступает надпатриотичной, постнациональной и постимперской.

Г. – Ю. Х.: Итак, мы снова вернулись к попытке определить то место в истории, с которого берет начало сферологическое мышление. Сегодня много говорят о постметафизической ситуации, но – как мы не переставали отмечать в ходе наших бесед – охарактеризовать новые условия мышления далеко не так просто, как полагают в политкорректных кругах.

Я бы хотел направить наши размышления скорее на космологическую и космогоническую перспективу. Выражение «космогония» указывает больше на мифы о космическом Целом и его первоначалах, тогда как «космология», напротив, больше отсылает к естественнонаучному объяснению мира. В конце концов философия, миф и естествознание в основе своей имеют что-то единое, в истоках своих мало отличаются друг от друга – на сегодняшний момент мы можем констатировать это.