Солнце и смерть. Диалогические исследования - [113]
Если говорить в более общем плане, то надо избегать искушения напрямую отождествлять духовность с пацифистским воздержанием и неучастием. Это неправда – и в историческом, и в психологическом плане, – что каждый, кто хотел выразить свое неприятие грубых путей, избранных детьми мира, должен был направляться прямиком в монастырь – или в другие места, в которых можно было жить в духовном удалении от мира. Известно, что, кроме монастыря, существовали лес, пустыня, горы – как пространства, в которые можно было бы удалиться от общественного насилия – и на Западе, и на Востоке. Томас Махо в своих исследованиях по истории «техник одиночества» – он назвал их так – реконструировал посредством культурной компаративистики топографию пространств, куда можно было удалиться. В таких местах индивиды жертвуют своим непосредственным жизненным комфортом, включая сексуальность, и откровенно демонстрируют нарциссизм своего внутреннего мира, получая взамен привилегию – право заниматься духовным совершенствованием. По большей части они практикуют своего рода «опирающееся на Писание одиночество», как выражаются специалисты по медиалогии. Но совершенно ясно, что разрыв с миром через посредство vita contemplative, созерцательной жизни, составляет лишь одну половину духовного комплекса. Другая половина выражается в попытках обрести духовное просветление – или, если выразиться в духе протестантизма, оправдание, – необходимое для того, чтобы активно действовать в мире.
Самый сильный пример этого в то же время является и самым известным: к изначальным документам индийской традиции принадлежит «Бха-гават-Гита», наиболее распространенная из четырех философских наставительных поэм, входящих в героический эпос «Махабхарата», которую, как сообщают некоторые индийские ученые, больше комментируют и интерпретируют, чем Новый Завет. Если понимать этот текст буквально, то он представляет собой в чистейшей форме изложение этики воина, сдобренной изрядной долей мистики. В поэме доказывается, что спасение может состоять только в том, чтобы держаться линии воинско-практической добродетели – и ни в чем ином. Просветленным должен считаться тот, кто даже в самой по-человечески невозможной ситуации исполняет свой воинский долг – даже если ему при этом приходится собственноручно убивать своих родных. Достаточно вспомнить ситуацию, в которой оказался герой Арджуна на поле битвы: окинув взглядом многочисленных родственников мужского пола, оказавшихся в стане противника, главный герой утрачивает боевой дух – он полагает, что ему лучше умереть, чем проливать родную кровь. Но затем показано, как медитативное рассмотрение вмешивается в смысловой кризис и восстанавливает способность воевать. С точки зрения, которая отстаивается в «Гите», роковыми для действующего лица оказались бы как раз те поступки, которые, казалось, гораздо более ценны в духовном плане, – отказаться от борьбы, сложить оружие, покинуть боевую колесницу, выйти из причинно-следственной цепи насильственных действий. Они привели бы к утрате чести и, вследствие этого, к кармической катастрофе Не-Действующего.
Г. – Ю. Х.: В «Бхагавад-Гите», следовательно, развивается мистика долга, которая резюмируется заповедью: «Делай при всех обстоятельствах то, что ты должен! Не спрашивай о внешнем успехе!»
П. С.: Для наших ушей это звучит как некое подобие категорического императива и речи во славу Пруссии, однако все это проистекает из совершенно иных источников. В индийской традиции есть линия учений мудрости, которые со всей откровенностью заявляют, что духовность вполне совместима с действиями воина. Шри Ауробиндо включил эту концепцию в традицию йоги действия, другие авторы говорят о bhakti-marga, стезе деятельного самопожертвования. Такие практические идеи находятся на уровне, который я называю мистическим интегризмом. При желании сформулировать это более зло, можно было бы заметить, что мистика здесь превратилась в часть ведения психологической войны, если не сказать – один из видов оружия. Тот, кто научился верить в метафизическую идентичность преступника и жертвы, вероятно, вправе допустить, что убивающий врага в справедливой битве убивает лишь внешнюю оболочку, тогда как нерушимое, более общее Я продолжает свое существование в глубине.
