Солнце, грузчик и вор - [16]

Закричала женщина в истерике:

— Ограбили, ограбили! Полиция!

Народ рыночный сбежался, все кричат, волнуются. В негодовании и суровом настроении кинулись торговцы к вагончикам, что за рынком стояли. Бегут люди и угрозы их не шуточные.

Дверь вагончика резко открылась, и чумазая Петькина физиономия показалась в проёме:

— Облава! — выкрикнул он и тут же скрылся.

Мишка подскочил с дивана и кинулся в угол за столом, рванул кусок линолеума и сунул руку подпол. Там он прятал старый пистолет, что кто-то из пацанов принёс. Давно уже Мишка решил, если придут за ним, то просто так взять его не удастся. Будет отстреливаться.

Он пошарил рукой по листу железа, но там — ничего не было. Повернулся, залез другой рукой, потянулся в другую сторону — опять ничего. Да куда ж он делся? Никто вроде не знал о том, что он прячет пистолет — только Петька. Петька?!

И в ответ на эту мысль тут же раздался выстрел. Второй. Что он делает?

Мишка выскочил из вагончика, но только успел добежать до угла, как услыхал:

— Стоять! Стрелять буду!

Мишка остановился и поднял руки, а в следующий момент услышал:

— Беги, я их задержу!

И он побежал к лесополосе. Быстро, пугливо, озираясь. Казалось, вот-вот уже сможет прыгнуть за первый небольшой холм. Позади он слышал выстрелы и почему-то представил, что Петька как герой стоит посреди двора, а его окружают полицейские. Подумал, что он сам убегает словно заяц, а ведь всегда чувствовал себя — героем. Хозяином.

Что-то щелкнуло совсем рядом и Мишка споткнулся и упал. Лицо упёрлось в землю. Жгучая боль разлилась по плечу и стала подступать к шее. Мишка широко раскрыл глаза. Стебли травы, сухие, неровные, стоят словно лес. И земля, она пахнет чем-то родным, понятным. Букашка поднимается по желтой травинке. Даже букашка хочет вверх. Мишка закрыл глаза и увидел маму. Она держит его маленького на руках и целует. Она смеётся. Мама, где ты?

В больнице под охраной, словно опасный преступник. А разве нет? Разве он не опасен? Разве не делал то чего нельзя? Делал. Значит — он и есть настоящий преступник. Жаль, только сейчас понял это. Раньше не понимал, словно в игру игрался, как начал в четырнадцать так и до сих пор не наигрался. А теперь? Что теперь — суд, тюрьма. Всё, закончились вольные деньки. А ведь казалось всё так и будет. И никогда не изменится.

Подлечили, перевели в отделение. Там допросы с пристрастием. Всё. Влип по самые уши.

Узкая камера, два с половиной на три. Разве этого он хотел? Этого добивался?

Оказавшись здесь Мишка в один миг словно понял, что детская игра закончилась. Вот началась черта, что разделяет жизнь надвое. На весёлое развлечение, которое он придумал, заставляя пацанов воровать и прислуживать ему и что-то неизвестное. Вот граница за ней начинается взрослая, а может уже и тюремная жизнь.

Этого он хотел? В тюрьму, на нары. Чего добивался всей этой суетой? Ощущения царька, повелителя. Чтобы не ему повелевали — а он повелевал. Получил. Хотел денег, они лились к нему мелкой рекой. Но был ли он от этого счастлив? Разве не понимал то, что он делает, совсем не то о чем мечтал когда-то. Что всё это придуманное царство — только иллюзия, которая рухнула в один миг. Такого он ждал?

А Лена, что теперь будет с ней?

Он лежал в этой маленькой душной комнате на истрёпанном матрасе и смотрел в потолок.

Как же Лена?

Впервые за долгое время, может быть с того дня когда он в последний раз плакал, там в интернате от обиды и горечи, почувствовал как тёплая слеза скатилась по щеке. Мишка зажмурил глаза, чтобы не дать остальным, тем, что поджидали слабины, не дать им даже показаться. Но вот новая слеза и новая. И вот, уже поток слёз не остановить.

Всё как-то вдруг словно навалилось. Несколько старших пацанов, что мутузят его в интернате, пьяное лицо мамы, маленький, грязный брат Славка, что ходит по дому почти голый и посасывает корочку хлеба. Слёзы, горькие слёзы и обида страшная, пустая. Оттого что нельзя, уже никогда этого поменять. А Мишка так и не смог помочь своим братьям, чего когда-то так сильно хотел. Совсем забыл о них за личными шкурными интересами. Как же так? Ведь он так хотел всё исправить, а получилось ни сделал ничего, ровным счётом ничего. Так в чём он может тогда кого-то обвинить. Чем он лучше мамы или отца? Чем он лучше?

Злость на самого себя, вдруг вспыхнула резким огнем. Мишка оттер лицо ладонью и сел на кровати. Сел и от неожиданности отпрянул.

Напротив, на койке лежал человек. Вернее…ну, да — человек. Или подобие человека. Сразу и не разберёшь. Одежда его — лохмотья. Волосы слипшиеся в мелких листочках. Профиль его, словно профиль пирата или разбойника. Тёмное лицо, острые черты и запах, кислый запах, природу его сложно разобрать.

— Страшно? — вдруг, не открывая взгляда от потолка, сказал человек.

Мишка вздрогнул.

— То ли ещё будет, — продолжил тот, — это ведь только начало. А я и рад. Теперь хоть помоюсь. Подстригусь. Наемся. Не до отвала конечно. Но зато стабильно кормить будут. А то у меня уже скоро гастрит или язва разыграется. Я тебе скажу плохо питаться, тоже не дело. А у них тут всё вполне сносно. Считай диетпитание. А мне что, скоро холода пойдут, а мне знаешь по теплушкам тоже надоело. Я ведь брат, чтоб ты знал инженер по образованию.