Солдаты Рима - [64]

   -- Вива, Цезарь!

   Цезарь вскинул руку в приветствии и сошёл на пристань. Окинул взглядом набережную, кивнул ликующим лицам, махнул кому-то и повернулся к Лабиену. Тит Лабиен шагнул навстречу и улыбнулся, так, как мог улыбаться только он один - широко, открыто, не боясь своей простотой уронить достоинство прославленного полководца. Полы офицерского плаща распахнулись и опали, словно тоже были рады свиданию.

   -- Прими поздравления, Юлий - это победа! - Лабиен развёл руками. - Я уже отправил донесение в сенат. Теперь им придётся признать твои заслуги. Никогда ещё власть Рима не заходила так далеко! Сначала Германия, ныне Британия!..

   -- Ты как всегда торопишься, друг, - остановил его Цезарь. - Пиррова победа. Слишком большие потери, слишком мало достигнуто. Британия - дело будущих поколений.

   Минуя ближние причалы, они прошли к таможенному посту и остановились, пропуская колонну солдат. Вереница жёлтых листьев порхнула над головами и опала в море - осень настойчиво напоминала о себе.

   У городских ворот мялись старейшины Ития, выряженные по случаю в праздничные белые одежды. Седобородый старец держал в вытянутых руках золотой венец, беспомощно озираясь, не зная, что с ним делать дальше. По бокам стояли два префекта и нашёптывали ему на уши последние наставления. В одном Цезарь узнал Квинта Юния, командира испанской конницы.

   -- Что у нас с восставшими менапиями?

   Лабиен усмехнулся.

   -- Сдались. Едва Сабин появился на горизонте, они тут же сложили оружие. Сожгли для порядка несколько деревушек, взяли заложников, собрали хлеб. На голодный желудок много не навоюют. Их князья сейчас в лагере, ждут твоего приговора.

   -- Надо собрать общий съезд всех вождей. Пора объяснить галлам, что Рим - это навсегда. Любое сопротивление будет жестоко подавлено. Начнём потихоньку распространять гражданство, хотя бы на Нижнюю Галлию, пусть начинают служить нам.

   -- Сенат не пойдёт на это. Каждая твоя победа им как бельмо в глазу. Катон вообще требовал выдать тебя германцам...

   -- С сенатом я договорюсь, за деньги они отца родного продадут. А не договорюсь, так заставлю. А Катон... Катон не страшен. Есть много способов заставить его замолчать. Согласен?

   Лабиен закусил губу. Презрение, с которым Цезарь говорил о святая святых - сенате, заставляло задуматься. Сколько существует Рим, столько существует сенат. Плох он или хорош, судить потомкам, но ставить себя выше его, не позволено никому.

   -- Ты знаешь, Юлий, иногда я начинаю тебя бояться. Да, наш сенат продажен, как уличная шлюха. Но заставлять его, значит пытаться встать над ним. А это уже обвинение в стремлении к царской власти. Ты знаешь закон, за это полагается смертная казнь.

   -- Меняются люди, меняются законы, - ответил Цезарь. - Времена демагогов прошли, пора от слов переходить к делу. Рим нуждается в переменах, он с головой увяз в болоте говорливых лицемеров и уже не знает, что делать с грязью, веками копившейся на Капитолии. Как вон тот старик с венцом. Ты, Тит, либо слеп, либо слишком наивен. Сейчас каждый, кто имеет хоть немного влияния и денег, рвётся к власти. Они называют себя патриотами республики, хранителями древних традиций, но копни поглубже, сними с них шелуху блестящих слов и ты увидишь истинные лица, обезображенные язвами пороков и жаждой власти. Они поставили Рим на грань развала, ввергли его в пучину политического хаоса и нестабильности. И моя задача остановить их, уничтожить, если потребуется. Пока я не могу выступить против них открыто, война в Галлии забирает все мои силы. Но придёт время, и они узнают, что такое гнев Цезаря! Мне потребуется любая помощь, каждый человек... И я хотел бы знать, Тит Атий Лабиен: пойдёшь ты со мной или встанешь против?

   Цезарь в упор посмотрел на Лабиена, но тот отвернулся к морю, словно не слышал ничего. Только желваки на скулах нервно пережёвывали зубы. Море опять взбунтовалось. Волны сердито бились о каменную стену набережной, перехлёстывали через край, обдавая людей холодным душем. Такой же душ нужен и Цезарю. Он хочет слишком многого, говорит о хаосе, но сам готов вызвать хаос. А если шелуху блестящих слов снять с него самого? Что можно увидеть? Какие пороки? Цезарь рвётся к единоличной власти, это Лабиен понял давно. Но Рим вырос как республика и республикой он останется. Никогда, ни один человек не сможет изменить этого. Народ его не поддержит, слишком велика в людях ненависть к безмерной царской власти, привитая ещё в утробе матери и закалённая в жарких спорах на форуме.

   -- У меня есть и плохая новость, - тихо сказал Лабиен. Он полной грудью вдохнул солёный морской воздух, как будто это что-то могло изменить, и так же тихо продолжил. - Оргеториг, сын Амбиорига... вообщем, он умер.

   -- Что?!

   -- Утонул. - Лабиен опустил голову. - Вышел в залив на лодке, хотел увидеть восход солнца с моря... и перевернулся на волне. Когда его вытащили, он уже не дышал.

   Цезарь резко обернулся. Амбиориг стоял шагах в тридцати позади них вмести с другими вождями галлов и улыбался, слушая Индутиомара.

  -- Ты понимаешь, что говоришь? - зашипел Цезарь. - Я же приказал не спускать с мальчишки глаз! Беречь, понимаешь, беречь его!..