Солдаты последней империи (Записки недисциплинированного офицера) - [27]

Я его так с мешком и сволок на гауптвахту.

Вследствие инцидента командир полка получил несоответствие. Зам по тылу, хитрый татарин, спрятался за стрельбищем — под горячую руку расправиться не смогли. Явился на службу только на следующий день. Инцидент всем перепортил службу, кроме самого «Жана». У него пятый разряд, котлы в столовой топятся скатами, белая поварская форма выглядит кирзовой. В супе плавает сажи на палец, в казарме жабы прыгают. Что с него взять?

Я имел честь лицезреть Михаила Сергеевича и Раису Максимовну, но к ручке допущен не был. Охрана не пустила. Для нас, туземцев, августейший визит имел сугубо утилитарное значение: потрогать машину, посмотреть крепление зеркала на «Чайке», изумиться тому, что охрана, выходя из машины, «дворники» не снимает. Полапать за зеркальные стекла — интересно, что не видно, кто внутри сидит. Может, и нас не видят. У меня, признаться, была тайная мечта: взять бы тот автомат в дипломате и пострелять сусликов за барханом. А что до самого Горбачёва, то скорее бы он, сука, отсюда убрался. Он для меня не был никаким авторитетом. Я сам себе был генеральный секретарь. Кроме того, меня ждали девки из военторга.

Кабацкие жёнки

На позицию — девушка, а с позиции — мать.

На позицию — честная, а с позиции — блядь.

В армии не было женщин, только девушки (судя по оборотам речи). Из саратовского ПТУ завозили шестнадцати — семнадцатилетних девчонок-поваров и за неделю их растлевали. Хотя, что её ждало в Саратове? Постепенное опускание.

С разделением полов по социальному признаку я столкнулся ещё в училище. Танцевали в актовом зале, за время танца нужно было успеть соблазнить партнёршу. Парочки поочередно уединялись в антисанитарных условиях за кадкой с фикусом. Всего времени был час, а жаждущих человек пятнадцать, так что могли и морду набить. Групповой секс тогда ещё был не в моде.

Постепенно мы плюнули на сословные перегородки и обратились к пролетаркам. Благо те привозили с хуторов цимлянское вино, огромные хлеба и жареных кочетов. Некоторые опустились до того, что ходили к училищным поварихам, умудряясь прожить у них по четырнадцать дней, — все зимние каникулы — не выходя из комнаты. Еду им таскали с кухни. Поварихи практиковали даже групповой секс, но это не находило понимания. Курсовой офицер орал:

— Ходят в женские общежития, даже в рабочие!!! Как вы к этому относитесь?

— Нет, товарищ капитан, больше не буду.

— Я вам покажу военторговских блядей! Сошлю туда, где только они и будут.

Всех уличённых действительно сослали в самые дальние гарнизоны.

Чем хороши бабы из военторга, — к ним приносишь в общагу только своё бренное тело и минимум внимания. Продавщицы из военторга спали с офицерами бескорыстно. В армии майора любили за то, что он майор. Когда заваливал в общежитие, его неделю не могли оттуда выбить. Продавщицы имели один недостаток — беременели в секунду. Конкуренция самцов. В армии выращивалась порода советских людей, там шёл естественный отбор, как во времена Темучжина. Из ста призванных солдат, зачатых на гражданке, было сорок корявых, со следами вырождения. Побеждало народное, звериное начало: рядовое лицо кавказской национальности, все заросшее шерстью. Повариха, сидя на подоконнике, орала:

— Хочу чеченца!

Теперь они добивают Страну Советов.

Подполковник Власенков бывало кричит:

— Где эта блядь, Корицкая?

— Я здесь, Василий Иванович.

А «блядь Корицкая» — уважаемая женщина бальзаковского возраста, завпроизводством.

Партия обо всем подумала. На вещевом складе мы нашли пеленки и распашонки, оставшиеся с войны. Из армии, после победоносного завершения третьей мировой войны, должна была начаться новая поросль советских людей.

Как-то ночью я задержался на службе. В комендатуру прибежал испуганный лейтенант — начальник патруля.

— Там баба голая гуляет по плацу.

— Вязать пробовали?

— Она вся склизкая, не дается — царапается.

— А за волосы?

— Прическа короткая.

Мне стало интересно.

— Так возьмите одеяло, заверните в него и несите сюда.

Занесли, бросили в клетку, закрыли дверцу. Она — сразу к решётке, только что зубами за прутья не кусает. Включили воду, мои помощники стояли наготове со шлангом. Давление воды отбросило её к задней стенке. Та была выкрашена серебрянкой на солярке, чтобы мазалась. Когда человек испачкается такой краской, она не отмывается и чернеет. Ходит как негр. К утру нужно было бабу выпустить — ей на раздачу, людей кормить. Баба, как чёрт измазавшись в краске, вконец озверела.

— Не выйду!

Я — на солдат:

— Одевайте на неё шинель и выкиньте её отсюда!

На плацу уже шёл развод. Люди стали свидетелями невиданного зрелища. В кои-то веки в комендатуру не затаскивали, а пинками выбивали оттуда. Наконец выпинали. Баба ломится в дверь, плюется в глазок:

— Пустите, сволочи!

Наконец опомнилась, гордо вскинула голову и пошла по плацу. Через пятнадцать минут меня вызывает начальник политотдела.

— Что вы наделали?

— Срок задержания истёк. Два часа как неопознанной, для установления личности. Хотите, чтобы она меня к прокурору таскала?

— А одежда?

— Я ей предлагал х/б, солдата посылал в общежитие за вещами.

В общем, закосил под дурачка, выкрутился. В обед на раздаче она меня уже херами обкладывала. Я потом недели две боялся есть, думал она мне что-нибудь подсыплет.