Солдаты неба - [17]

Трубаченко залез в кабину, дал из пушек пару коротких очередей. Мощный грохот восхитил его. В расспросах он ее унимался:

— Они же тяжелые, вон стволы какие, торчат, как оглобли. Маневренность самолета не ухудшилась?

— Немного есть.

Я знал, что Трубаченко, получая назначение, был на приеме у авиационного командования.

— Вы там, у начальства, не узнали результата вчерашних боев?

— Семь японцев сбили, столько же потеряли. Так что налет на наши аэродромы дешево им не обошелся.

— Летчикам очень важно знать, что японцы замышляют вообще. В штабе об этом говорили?

— Нет. Предупредили, что нужно быть постоянно в повышенной готовности. А пока расскажи мне о летчиках.

Сделать этого я не успел: поступило приказание на вылет. Трубаченко, не снимавший шлема, бросился к своей машине. Знакомство с летчиками эскадрильи он начал в воздушном бою.

Один на один

После июньской воздушной битвы ночью второго июля японская армия перешла в наступление. Она переправилась через Халхин-Гол и уже занимает гору Баин-Цаган — удобную позицию для развития успеха в глубь Монголии. Гора находится километрах в пятнадцати от границы и господствует над местностью.

С восходом солнца нашей пушечной эскадрилье было приказано нанести удар по переправе через Халхин-Гол и задержать продвижение противника. Но никто из нас не имел опыта в таком деле. Очень возможно, что на нас нападут японские истребители. Как же расставить силы, чтобы выполнить задание с наибольшим успехом? Мы приняли тот же боевой порядок, что и при вылетах эскадрильи на воздушный бой. Его следовало бы изменить, но мы не сделали этого по той простой причине, что по-настоящему-то и не знали, какое построение явилось бы в этом случае наилучшим.

Летели на высоте две тысячи метров.

При подходе к линии фронта невольно бросилось в глаза, как резко разделяется степь на два несхожих участка: западный, представляющий собой зеленовато-серую открытую равнину, и восточный, покрытый золотистыми песчаными буграми. Восточный берег, испещренный котлованами, ямами и кустарником, сам по себе создавал для противника естественную маскировку, что затрудняло обнаружение войск с воздуха и позволяло противнику внезапно для нас перейти в наступление.

Как я ни всматривался, нигде не мог заметить переправы — все сливалось с заболоченными берегами реки: и вражеские войска, и техника. Окинул небо — ничего опасного, скользнул взглядом по реке и остановился на едва заметной темной полосе, прорезавшей вдали волнистые блики. Переправа?

Да, это была переправа. Со стороны Маньчжурии к ней веером стягивались войска. Никогда еще с воздуха я не видел столько войск и был удивлен: откуда японцы так внезапно появились? Словно из-под земли выросли.

На восточном берегу Халхин-Гола, имея абсолютное численное превосходство, противник потеснил наши обороняющиеся войска. С воздуха хорошо просматривался обширный район. Сгоревшие танки, разбитые пушки, свежие вражеские окопы — все говорило о том, что наступление противника в центре приостановлено. Главная же масса вражеских сил, сосредоточенная на правом фланге, успешно переправлялась яа западный берег. У наведенного моста в ожидании переправы скопилась пехота и артиллерия. Из Маньчжурии подходили все новые колонны, и видно было, как подпирают они остановившиеся войска, тонкой струйкой лившиеся на западный берег и далее, к горе Баин-Цаган. С нашей стороны на левый и правый берег спешила монгольская кавалерия, двигались танки и броневики.

Вдруг в воздухе блеснул огонь, и перед нами мгновенно встала завеса черных шапок дыма. Это била зенитная артиллерия, прикрывающая переправу. Командир, избегая огня артиллерии, круто перевел самолет в пикирование, пошел ниже разрывов и открыл огонь. За ним последовали и мы. Черные шапки остались позади и выше, никому не причинив вреда. Ливень пуль и снарядов эскадрильи накрыл врага, спешившего перейти понтонный мост, чтобы окружить немногочисленные наши части.

Плотный пулеметно-пушечный огонь с И-16 прошивал переправу по всей ее длине, от берега до берега. Люди и машины уходили под воду. Убитые, раненые, падая, создавали заторы. Потеряв под огнем истребителей управление, японцы бросились прочь от переправы. Баргутская[1] конница в панике мяла японскую пехоту, запряженные в упряжку артиллерийские лошади носились по обоим берегам, давя пеших и увеличивая беспорядок.

Я успел заметить несколько навьюченных верблюдов. Зажигательная пуля задела одному его вьюки, в которых находилось что-то воспламеняющееся. Вспыхнул фейерверк. Верблюд, делая отчаянные прыжки, бросился в реку.

Командир нацелился на двигавшуюся в сторону переправы большую колонну пехоты; поливая ее огнем, мы снизились до бреющего полета. Огонь зениток становился особенно жестоким, когда приступали к набору высоты, чтобы произвести очередной заход. Вот черные шапки возникли перед нашим строем, и, не успев отвернуться, мы с ходу врезались в них. В этом ничего опасного не было, так как осколки уже разлетелись, а сила взрывной волны погасла. Последовал новый залп. Командир промедлил с разворотом, и его самолет бросило вправо, на меня, и перевернуло, как щепку. Чтобы не столкнуться с ним, я метнулся в сторону. Третий летчик нашего звена, к счастью, приотстал. В оцепенении глядел я на падавшего командира эскадрильи. Мне казалось, что он сбит, и с замиранием сердца я ожидал удара о землю. Но командир вывернулся и круто взмыл вверх.