Солдаты милосердия - [49]

— А давайте, девчата, договоримся о встрече после войны, — предлагаю я. — Ведь захочется посмотреть друг на друга — какими мы станем. Наверное, будем ходить в нарядных платьях, туфлях-лодочках.

— Я согласна. И думаю, что никто не откажется от этого предложения, — с радостью отозвалась Валя Бабынина. — Конечно, интересно будет узнать о наших судьбах. Кто и кем станет. Как-то повернет нас послевоенная жизнь.

Большинство медсестер мечтали стать врачами. А кто окончил краткосрочные курсы только для того, чтобы попасть на фронт, еще не решили чем займутся — работой или учебой. Надо было посмотреть по домашним обстоятельствам.

Потом уже в который раз заговорили о любви и дружбе.

— Нужна, нужна любовь в двадцать лет каждому из нас! — горячо произносит Валя Бабынина.

— Да, ты права, Валюта. Сколько таких юношей и девушек, прожив семнадцать-восемнадцать лет, погибали, не узнав, что такое любовь, — говорит Миля. — Эх, если бы не война, сколько бы жило на свете счастливых влюбленных…

Неожиданно кто-то забарабанил в дверь:

— Девчата, выходите! Подвалы горят!

В открытую дверь ворвался густой удушливый дым. Мы закашлялись. Наскоро одевшись, побежали вниз.

В просторном подвальном помещении горели какие-то ящики, доски, разный хлам. С огнем ловко расправлялись бойцы из команды выздоравливающих, поднятые по тревоге.

К счастью, склады наши не пострадали. И опасности особой не предвиделось, поэтому нам разрешили вернуться на свои места.

Зачастую ночи вне дежурства проходили беспокойно. Вскакивали по тревоге и спросонья да в потемках порой хватали не свою одежду, сапоги, которые кому-то не лезли на ноги или, наоборот, были велики. У кого-то наизнанку оказывалась гимнастерка, а кто-то забывал надеть юбку. Смех!

Однажды среди бела дня загорелся подвал под штабом. Можно было подумать, что поджигатели ходили в шапках-невидимках. Повсюду стояли часовые. Никто и никогда не видел на территории госпиталя посторонних людей, и вдруг то тут, то там какая-нибудь пакость. И опять тревога!

Было такое предположение, что подвалы соединялись с соседними домами.

На этот раз бдительность проявил начфин Крутов. Он в течение дня не раз обходил и осматривал дом. Заметил, что по подвальной лестнице поднимается дым. По тревоге быстро прибыли бойцы и погасили огонь. Из дальних подвальных кладовых хозяев дома вывели худую, трясущуюся от страха старуху-немку лет семидесяти.

— Что делать с этой «партизанкой»? — спросил начфин.

— Отпустите с богом, — ответил подполковник Темкин. — Она сюда больше не придет.

Город Ратибор останется памятным многими событиями. В том числе и самым главным — здесь мы встретили День Победы.

Это было обычное утро. Чувствовалось, что небо безоблачно. Но все ли оно было чистым, мы видеть не могли из-за густой дымки. Мы находились будто в огромной колбе из матового стекла, которую прикрывал кусочек голубого неба. Только местами пробивающиеся сквозь дымку солнечные лучи обещали доброе утро и хороший майский день.

Но настроение у дежурных врачей и сестер не было радостным. На операционном столе лежал умирающий девятнадцатилетний Саша Петренко. Он поступил с высокой температурой. Его мучила боль в раненой ноге. Врачи определили, что в разгаре газовая гангрена. Срочно ампутировали конечность в верхней трети бедра. Но заражение шло дальше. Лиловые языки коварной инфекции поднимались к животу. Ночь прошла у кровати больного в муках вместе с ним.

Саша часто впадал в беспамятство, бредил. Он уже держался только на медикаментах. Сердце то и дело останавливалось. Массаж… Снова массаж и введение в мышцу сердца стимулирующих средств…

Вдруг раздались выстрелы. Вначале единичные, потом автоматные. Немного времени спустя палили уже по всему городу.

Утро раннее. В палатах стояла тишина. А тут все зашевелилось. Встревожились больные и здоровые. Что случилось? Почему идет стрельба повсюду?

Руководство госпиталя срочно направило связных в ближайшие воинские подразделения, чтобы узнать причину происходящего.

И вот мы слышим выстрелы уже во дворе. Это наши посыльные вернулись с радостным известием:

— Победа! Слышите, товарищи, — Победа!

— Капитуляция! Это салют гремит повсюду.

— Ура! Ура! — покатилось по палатам.

А на столе операционной умирал юный защитник Родины.

Врачи сделали все, что могли, но общее заражение крови…

— Сашенька, война окончилась. Победа! Слышишь, салют гремит, — пытаюсь довести до его сознания эту радостную весть.

И он понял. Обвел помутневшим взглядом окружающих его людей и, слабо улыбнувшись, произнес:

— Победа… Хорошо… Не напрасно…

Это все, что он успел сказать.

Мы плакали и от радости за одержанную победу, и от горькой досады за преждевременную смерть юноши в столь великий день и час.

Что было потом? Потом еще были слезы радости и поздравления, объятия и поцелуи.

Большинство раненых, молчаливо лежавших, в этот день были неузнаваемы. Пели даже те, кто не умел. Плясали, кто не мог. Смеялись и хохотали по причине и без причин. Словом, как могли проявляли свою радость, свое торжество.

Вечером состоялось общее собрание, посвященное Дню Победы, на котором присутствовали и сотрудники, и больные. Точнее, это было не собрание, а митинг со множеством горячо выступающих ораторов.