Солдаты милосердия - [38]

Верно, врачей больные видели только при обходе да во время перевязок. Постоянное место работы у них — операционная. Зато дежурные медсестры сутками жили в палатах, вместе проводили бессонные ночи, вместе страдали от болей. А это так иногда бывало мучительно! Ведь сестре приходилось болеть за всех сразу. А людей столько, да все с разными характерами и настроениями. Могли покапризничать или по пустякам обидеться и даже нагрубить. Среди них попадались веселые, были и серьезные, кто не принимал шуток. И к каждому надо найти подход, каждого понять, угодить порой, чтобы не обидеть. Все раненые очень чувствительны и наблюдательны. Знали, какая сестра легче делает уколы, у кого легкая рука при снятии приставших к ране повязок. Как врач определял по настроению больных их самочувствие, так и они замечали, с каким настроением приходят в отделение медицинские работники.

В одной из палат у меня состоялся такой откровенный разговор. Тогда я получила печальное известие из дома о трагической гибели старшей сестры Нины. Война уносила из жизни людей не только на фронте, но и в глубоком тылу. Нина работала на заводе и во время происшедшего в цехе несчастного случая погибла, оставив двоих малолетних детей. На дежурство пришла я в подавленном состоянии. Сразу же обратила внимание на то, что в палате необычно тихо. Нет шуток и оживления, как прежде при встрече.

— Почему вы грустные сегодня? Что случилось? — спрашиваю.

— Это вам, сестренка, чувствуется, не до веселья.

— Вот как! У меня все в порядке.

— Э-э, когда вы приходите на смену в хорошем настроении, тогда и нам бывает весело, — говорит пожилой человек.

— Это кому как, — возражает сосед помоложе. — Сестра заходит в палату и идет прямо к твоей кровати. «Как дела?», то да се, спрашивает, а в мою сторону и не посмотрит.

— Мы завидуем тем, кому вы больше уделяете внимания, — признается еще один. — Иногда кажется, кого уважаете, к тем чаще и подходите.

— Вот вы какие! Спасибо за откровенность.

Стою, смотрю на них, слушаю и удивляюсь: по-детски обидчивы. Но замечание-то справедливое.

— Дорогие вы мои, ведь кто-то из вас ранен и болен посерьезнее, а кто-то полегче. Врачи и сестры больше беспокоятся за тяжелых больных, потому и справляются в первую очередь об их здоровье. Понятно?

— Понятно-то понятно. Но нам тоже хочется поговорить с вами. Врачей мало видим, и вы все спешите. Иную смену только с градусником подходите, если нет назначений.

— Хорошо. Все учту на будущее. Исправлюсь, — пообещала я.

Мы понимали, да и сами больные признавались в том, что они привыкали к нам. Особенно к сестрам и няням, кто постоянно находился среди них. Вдали от своих родных они нас считали самыми близкими. Ждали от нас доброго слова и сочувствия. В этом находили какое-то утешение сами и нам, как могли, выражали свою благодарность.

Потом мы не раз заводили разговор на эту тему с девчатами, говорили на конференциях о том, что медработники должны являться к больным в хорошем настроении и что каждый из них ждет нашего внимания: и тот, кто потяжелее, и тот, у кого полегче состояние.

А я после такого разговора твердо усвоила, что свое горе и неприятности надо прятать подальше и непременно перестраиваться, прежде чем войти в палату к больным.

Как вот не подойдешь лишний раз к этому пареньку Коле? Ему семнадцать лет. На фронт пошел добровольцем. В бою получил пулевое ранение в плечо. Пулей задета верхушка легкого и перебита ключица. На легком ему сделали операцию, а руку уложили в гипсовый лонгет. Когда он лежит, больше мучит одышка. А чтобы посидеть, он то и дело просит поднять его и поддержать в этом положении. Разве можно отказать в такой просьбе?

Словно маленький, беспомощный ребенок, уткнется в грудь и дышит. Тяжело дышит. Только и посидеть-то он долго не может. Быстро устает и снова ложится.

— Сестра, напиши… письмо… маме, — просит он, еле переводя дыхание.

Бросаю все. Спешу выполнить и эту просьбу.

— «Дорогая мамочка, — диктует он, — я лежу в госпитале. Только ты не беспокойся — рана у меня не тяжелая. Ранен в правую руку, поэтому сам писать не могу. Пишет медсестра… Мама, я подлечусь немного и снова пойду бить фашистов… А война идет к концу, так что скоро мы с тобой увидимся…

Целую. Твой сын Коля».

Я не вижу строк и букв, которые пишу. Глаза застилают слезы. Больные в палате приумолкли, прислушиваясь к диктанту. Кто-то тяжело вздохнул. У Колиного соседа по койке, пожилого человека, по щекам на подушку покатились слезы.

— Спасибо, сестренка. Теперь подними… Еще хочу посидеть, — с трудом произносит он.

— Давай, Коленька, посидим мы с тобой.

Снова уткнулся в грудь. Может, ему чудится, что он прячется от этих мук в объятиях своей матери? Может, руки сестры напоминают ему материнские? Пусть будет так! Это все, чем еще можно облегчить страдания человеку в его последние минуты жизни.

— Больше ничего не пишите маме… пусть… не знает…

Несколько глубоких, хрипловатых вздохов и судорожные подергивания, как у спящего…

Он и верно, казалось, уснул, прислонившись к моей груди.

А вот этот товарищ не требовал к себе внимания. Его ранение можно было назвать пустяковым по сравнению с другими. Осколком снаряда царапнуло голень. Ходил с палочкой, чуть прихрамывая. Как многие, тоже собирался сбежать в часть. Целыми днями суетился, стараясь помочь сестрам и няням. Веселый и остроумный, он не мог лежать или сидеть без дела. То рассказывал что-нибудь забавное, то от одной кровати шел к другой, чтобы кого-то из больных напоить, а кому-то свернуть «козью ножку».