Солдаты милосердия - [25]

— Где же наши люди? Спят, что ли, в такую ночь? — спрашиваю хозяйку.

— Уехали на попутных, — ответила она. — Сами уехали, а носилки оставили. Сказали, что потом их заберут.

Настроение у меня было ужасно скверным. Надеялась, что здесь повидаюсь с девчатами, расскажу им о дорожных приключениях и станет полегче — разрядится напряженное состояние. Да может, уже и письма привозили сюда. Но и здесь постигла нас неудача. Досадно!

— А ты не расстраивайся. Радоваться надо. Нам и верно сегодня повезло. Столько препятствий, а мы вот тут — живые! — успокаивает Шура.

— Слушай, Сапрыкин, не ты ли причиной всех приключений сегодняшней ночи? — смеется Тимошенко. — Может, не напрасно ругают тебя девчата?

Водитель Сапрыкин — хороший человек и работник опытный, но страшно невезучий. Когда оказывались с ним в дороге, непременно что-нибудь происходило. То машина зачихает и отстанет от колонны, то совсем заглохнет, и он не может ее завести. Потом просит закрыть ладонью отверстие какой-то трубки, чтобы подсосать, как он выражался, тогда легче заводился мотор. «Ну что ты за человек? — возмущались девчонки. — Больше с тобой никогда не поедем!»

Особенно подшучивали над ним с тех пор, как он однажды заехал… в кузов замаскированной машины. Там была установлена зенитка, которую он чуть не помял. Крепко ему тогда досталось от девушки — командира батареи. «Не умеешь ездить — ходи пешком!» — высказала она довольно обидные слова для Сапрыкина.

— Нет, друзья, сегодня меня не ругайте, — тоже смеется он. — Я же за рулем не сидел. Это, наверное, начфин благословил нас в дорогу с чертом. Вот он и издевался над нами…

Посидели. Пошутили. Немного успокоились. Потом уложили в кузов носилки и другое имущество, оставленное здесь, и снова в путь.

— Ну, дорогие мои спутники, с наступлением нового дня, думаю, можно надеяться, что подобные события не повторятся. Поехали! — заключил Тимошенко.

В ОПАСНОСТИ

Украина — это не Урал. На добрые дороги здесь зимой нельзя надеяться. Постоянная оттепель и дорожная распутица затрудняли передвижение, а для нас — доставку и эвакуацию раненых. Поэтому коллективу приказано было развертываться как можно ближе к передовой.

Но в данное время госпиталь не мог начать работу самостоятельно, потому что личный состав оказался разрозненным, разбросанным. Медико-санитарные батальоны, следуя за линией фронта, в освобожденном Брусилове, в помещении больницы, оставили под наблюдением местных врачей тяжелораненых бойцов и офицеров. Еще в Киеве был получен приказ: в срочном порядке направить туда группу медработников. Приказ был выполнен. После оказания помощи и нескольких дней лечения часть больных из Брусилова была эвакуирована в Киев, а освободившиеся сотрудники прибыли сюда, в деревню Зозулинцы, и приступили к оказанию активной помощи в работе двух медсанбатов, где находилось около двух тысяч раненых.

Основная часть людей и все имущество застряли на станции. Еще несколько человек, выбывших последними из Брусилова, добирались попутными машинами, в том числе и лейтенант Дунаевский, на которого была возложена забота о нетранспортабельных больных. После встречи Нового года в Киеве Дунаевский вновь уехал в Брусилов, где предстояло ему эвакуировать подлеченных раненых, свернуть оставшееся имущество и подготовить его к перевозке на новое место.

Нужно сказать, что задача, поставленная перед лейтенантом в Брусилове, оказалась не из легких. Город жил в угрожающей обстановке. Порой линия обороны находилась не более чем в пяти километрах. Наши войска оборонялись, и временами город подвергался обстрелу противника. А тут еще в скором времени в больнице вышли продукты и топливо.

Чтобы накормить полсотни оставшихся больных, лейтенант вынужден был организовать сбор продуктов среди населения. Договорился с местным молокозаводом, где пообещали ежедневно выдавать понемногу молока. Женщины несли в больницу все, что имели. Так в первые же дни раненых обеспечили хлебом, набралось порядочное количество картошки и различных круп. В рационе больных появилось горячее молоко.

А вот топить пришлось сборным торфом, от которого почернели стены палат и потолки, а люди чихали. Зато стало потеплей, а значит, и повеселее на душе у больных.

Еще прошло несколько дней. Обстановка не менялась. Раненых транспортировать тоже еще было рано. И снова пришлось отправиться за продуктами. Теперь уже по соседним селам, где собрали несколько пудов зерна. Нужна была мельница, а где ее найдешь? И тут кто-то из жителей предложил жернова. Хозяин пообещал размолоть зерно и муку доставить в больницу. Таким образом, заготовители собрали, как говорится, с миру по нитке и вернулись с возом продуктов.

В распоряжении Дунаевского не было никакого транспорта, поэтому, когда улучшилось состояние больных и настало время отправки их в тыл, он выходил на дорогу и останавливал машины, идущие в сторону Киева. На них укладывали по нескольку человек, укутав потеплее, усаживали сопровождающих, обеспечив необходимым, в том числе и горячей водой.

Это, быть может, не такой уж значительный эпизод в работе полевого госпиталя, вернее в жизни и службе лейтенанта Дунаевского, но и в этом проявилась глубина его ответственности за судьбы доверенных ему людей.