Солдаты и пахари - [23]
— А это чья роспись?
— Ну дак што?
— Надо не трепаться, а толковать с мужиками по делу, — прижал зятя Сысой Ильич. — Кто у нас опора, на чем держава стоит? На мужике. И не на голодранце каком, а на хозяйственном. Вот ты и разъясняй. Мужики веру в тебя покуда имеют! Бедняцкий ты все-таки сын!
— Ладно. Бедня-я-я-цкий! Мы ишо поглядим!
— Гляди. К тому же ты ведь еще и власть — член волостной земской управы. Шишка на ровном месте!
Однако после схода, на котором выступали учительница и Терешка, никакой управы на родниковских мужиков сыскать было уже невозможно. Слово не пуля, а к сердцу льнет. Задели за живое Тереха с Саней. Роились мужики возле волости, судили-рядили. Особенно горластыми стали те, кто вернулся с фронта. Они презрительно взглядывали на сидевших в тылу, забивали Гришку вопросами, а если он начинал путаться, материли его, несмотря на чин. Гришка, наученный Сысоем, доказывал, что партия эсеров нуждается в крепких хозяевах: не лодырей же слушать.
— А ты лодырь? — тыкал в него культей Тереха.
— Я? Как я?
— Ну вот ты, лично?
— Ты что, Терентий? Белены объелся? Не знаешь, кто я?
— Вот я и спрашиваю, отец наш всю жизнь гнул хребет и помер в батраках, ни в честь, ни в славу. Он, по-твоему, не хозяйственный был, лодырь? А писарь вечно в руках литовки не держал, а живет, как пан! Кто же лодырь?
— Так вот, у таких хозяйственных людей и надо учиться! — осекался Гришка. — Ведь у нас на крепкого мужика опора! Социал-революционеры всех мужиков крепкими намерены сделать, чтобы вся власть в руках мужиков была!
— Ну, а которые на заводах?
— Они все наш хлеб жрут. И с ними нам не по пути. Захотим мы — их всех с голоду заморим. Вот какая политика эсеров!
— К чертовой матери такую политику, — рубил воздух Тереха. — Это собачья политика, Гришка. Себе мякоть, а другому человеку — мосол!
— Ну и будете голопятыми ходить!
— А ты-то с чего забогател?
— Не ваше дело.
— Знаем чье дело, — вступила в разговор Александра Павловна. — На писаревых подачках живет. Деньжонок, наверное, раздобылся. Наемный!
— Замолчи! — одичал вконец Гришка. — А то я тебе…
— А ну-ка ты, сундук писарев, потише! — наступили на него мужики. — Учительницу не тронь, не чета тебе! Мы ведь не поглядим, что ты чином стал, быстро кости твои в пестерюху складем!
Жизнь молотила Ивана Ивановича крепко. Била не куда-нибудь, а все по темечку. Не раз вспоминал Иван притчу, оставленную еще отцом: «Лучшего таланту нет на свете — середины держаться. Вот столбик, к примеру, наверху — богачи, на низу — беднота, а ты — посередине. Повернулся столбик нижним концом кверху. На верху оказывается беднота, на низу — богачи. А ты где? Опять же посередине!»
Пробовал Иван жить так. Не вышло. Сначала кровинку его, Марфушку, затянула беднота, изувечила, потом, в годы солдатчины, Секлетинья, оставшись одна, не удержала лошадь. Подохла Буруха с голоду. Ну какая же тут середина!?
Тосковал Иван по коняге. Каждое утро выходил во двор, шагал к пригону. Вот бы сейчас стукнули запоры, и она бы заржала. Затрясла мелко-мелко ноздрями. Нет Бурухи!
Садился на завалинку, курил самосад. И смертная тоска кипела в сердце. Хоть в гроб ложись. Эту штуковину он давно уже сделал. В амбарушке на подкладенках стоит. Ждет своего времечка.
— Власть мужику, болтают, отдали, а где же она? Кровопивцы как жили, так и живут, — произносил вслух Оторви Голова, крутя козью ножку.
На вершине тополя каждое утро митинговали воробьи. Укатил на пашню сосед. Молотить люди собираются. А ему куда податься?
Стукнула калитка. Всхрапнул конь. У ворот появился Гришка Самарин. Привязал к столбу жеребца, подошел к Ивану, по ручке поздоровался.
— Здорово, дядя Иван!
— Доброго здоровьица!
— Что призадумался, затужил?
— Да чего там тужить, коли нечего прожить. Не тужу я.
— Сдохла, говорят, кобыленка-то у тебя? — сочувственно спросил.
— Сдохла.
— Ну, а земля как? Давай, дядя Иван, в аренду возьму?
«В самом деле, пропала Буруха, пахать все равно не на ком, так хоть наделок в аренду сдать. И то польза», — подумал Иван Иванович. Но Гришке ответил другое:
— Обожду еще! Впереди зима. Видно будет потом.
— Чего ждать-то? Я ведь задаток сразу даю, дядя Иван.
— Задаток? Ну, тогда заходи в избу. Потолкуем!
Завел Оторви Голова Гришку в гости, а тот бутылку на стол — хлоп! Выпили магарыч. Подписал Иван контракт на два года. По червонцу с десятины посулился заплатить Гришка. Да только поставить на бумажке забыл, лихоимец, что по червонцу-то каждый год.
Побежал к нему вечером Оторви Голова.
— Тут, братец, ошибка вышла!
А Гришка и ухом не повел.
— Нету ошибки, дядя Иван, мы же с тобой так и договаривались.
— Сволочь ты, изъедуга! — плюнул на Гришку Иван.
Нет, середины, видно, держаться никак нельзя. Надо прибиваться к одному берегу.
Выписавшись из лазарета, Макар направился в Родники. В вагонах духота. Народ неделями мается на вокзалах, вшивеет. Тиф косит людей, больницы переполнены. И каждый день от них уходят подводы с наваленными, как бревна, трупами.
Макар оброс, похудел, рана в правом бедре нестерпимо ныла. В уездном городе он ушел из теплушки и направился в Совдеп.
— К комиссару, товарищ?
Каждую весну здесь буйно цветет сирень. Склонившись над памятником, печально шепчутся тополя.Более двухсот героев погибли в селе Мокроусово Курганской области в дни гражданской войны. Среди них комиссар Первого Крестьянского Коммунистического полка «Красные орлы» Александр Алексеевич Юдин, командир второй бригады 29-й дивизии Николай Павлович Захаров и другие.Героической судьбе Александра Юдина — матроса-черноморца, человека большой души — посвящена эта книга.Автор книги, журналист М. Шушарин, выражает глубокую благодарность Ф. И. Голикову, бывшему пулеметчику полка «Красные орлы», ныне Маршалу Советского Союза, бывшему начальнику штаба полка, ныне полковнику в отставке Л. А. Дудину; свидетелям тех событий: А. П. Ильиных, И. М. Куликову, A. Д. Могильникову, И. Г. Скурихиной, П. А. Балину, B. Т. Зеленину, Г. И. Тройнину; работникам Курганского государственного и партийного архивов, работникам Одесского, Киевского, Свердловского, Пермского, Тюменского государственных архивов; родственникам А. А. Юдина — Л. Живцовой и Т. Сомовой — за помощь, которую они оказали при создании книги.
В новой повести уральский прозаик обращается к нравственному опыту своего поколения — людей, опаленных войной, вернувшихся на родную землю и работающих на ней.
Автор, участник Великой Отечественной войны, бывший комсорг десантной роты, рассказывает о судьбах людей того «безусого» поколения, которое с оружием в руках сражалось за Родину.
Владимир Поляков — известный автор сатирических комедий, комедийных фильмов и пьес для театров, автор многих спектаклей Театра миниатюр под руководством Аркадия Райкина. Им написано множество юмористических и сатирических рассказов и фельетонов, вышедших в его книгах «День открытых сердец», «Я иду на свидание», «Семь этажей без лифта» и др. Для его рассказов характерно сочетание юмора, сатиры и лирики.Новая книга «Моя сто девяностая школа» не совсем обычна для Полякова: в ней лирико-юмористические рассказы переплетаются с воспоминаниями детства, героями рассказов являются его товарищи по школьной скамье, а местом действия — сто девяностая школа, ныне сорок седьмая школа Ленинграда.Книга изобилует веселыми ситуациями, достоверными приметами быстротекущего, изменчивого времени.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В книгу известного ленинградского писателя Александра Розена вошли произведения о мире и войне, о событиях, свидетелем и участником которых был автор.