Солдаты без оружия - [128]

Видно было, усто колебался и не знал, что предпринять. Сомневался, станет ли его жене легче, если он приедет, сможет ли чем-то помочь ей, — ведь слез ее ему не удержать… Да кроме того, он ведь поклялся самому себе, что не уедет отсюда до конца войны…

— Нет, Андрей, не надо мне ехать домой! — твердо сказал он после некоторого раздумья. — Жене уже не поможешь и не облегчишь ее состояние, мне же горе легче на людях переносить, на миру и смерть красна, как говорится…

С того самого дня усто Барот не покидал кузню, иногда и ночами там оставался. Ходил только в столовую. Он работал яростно. Люди видели, что это приносит ему облегчение, и не приставали с расспросами. У старика все горело в руках, и помощники еле поспевали за ним.

— Как бы, усто, вы этим бешеным темпом не угробили себя! — предостерегал друга Гаврилов.

— Если хочешь знать, дорогой мой, это успокаивает мое сердце. Самое же главное, скажи мне, как я иначе отомщу за гибель сыновей проклятым фашистам?

Так случилось, что усто Барот больше месяца не покидал цех. Приходили к нему Олимов с Ака Наврузом, пытались уговорить вернуться в общежитие, но куда там, запротестовал старик и решения своего не изменил.

— Спасибо вам, дорогие, за сочувствие в моем горе, но прошу вас, оставьте меня на время в покое!..

Ориф Олимов и Урмонбек Ульмасов после поездки со специальным заданием в свои республики приступили к работе. Руководители области и завода вынесли им благодарность за оперативность выполнения порученного дела — подарки трудящимся республик подоспели вовремя. Эпидемия цинги пошла на убыль, вот уже три недели не было ни одного случая заболевания, и рабочие в разговорах то и дело добрым словом вспоминали своих политруков.

Стала поправляться и мать Федора. Все, кто находился на излечении в больнице, получали усиленную дозу витаминов, в том числе и Анна Егоровна. Заботился о ней Нормат-токарь, то и дело через мальчика передавая гостинец, если же Федя отказывался, Нормат шутил:

— Ты, Федор, сам посуди, ученик за обучение ремеслу должен какое-то время платить за это своему мастеру, — есть у нас такой обычай! Так считай, что это моя благодарность тебе, мой мастер! Я надеюсь у тебя еще многому научиться!..

— Не заставляйте меня краснеть, дядя Нормат, — смущался Федор, — не сегодня завтра вы меня превзойдете в умении, да и не только меня…

Федя по-прежнему помогал своему другу, часто оставался с ним в цехе после работы, смотрел, как Нормат со старанием, присущим начинающему ученику, овладевает тонкостями профессии. Прошло немало времени, прежде чем Нормату-самоварщику доверили станок и он получил пока самый низший разряд. Только после этого Ака Навруз объявил, что пора забыть прежнее прозвище Нормата-самоварщика, теперь его надо звать Норматом-токарем; ведь он, как и десятки других трудармейцев, которые приобрели специальность и стали к станкам, оставив кирки, ломы, лопаты, носилки, тоже получил квалификацию. Не раз приходили на память Орифу слова секретаря обкома партии Соколова, сказанные давно, еще в первые дни приезда Олимова в Белогорск, о том, что одна из главных задач работы с трудармейцами — дать им профессию, превратив в высококвалифицированных специалистов.

Ориф теперь часто думал о том дне, когда здесь, в Каменке, закончится строительство и все они вернутся на родину, в Таджикистан. Наверное, это случится не ранее, чем закончится война… И тогда поднималась в душе Олимова прежняя боль за не решенную тогда, в сорок первом, проблему принятия нескольких эвакуированных промышленных предприятий из прифронтовой полосы. Ориф, как и его единомышленники Ака Навруз, усто Барот, Исмат Рузи и многие другие рабочие трудовой армии, которые здесь, в Каменке, работали плечом к плечу с русскими, узбеками, украинцами, нередко в доверительных между собою разговорах сетовали:

— Хорошо бы, вернувшись на родину, работать по новой специальности…

— Конечно, без работы не останетесь! — говорил в ответ Олимов. — Однако, конечно, одно дело управлять станком на большом заводе и совсем иное — крутить гайки в допотопной мастерской.

Однажды в одном из таких разговоров Исмат Рузи признался:

— Знаете, товарищ комиссар, несколько молодых таджиков из нашего цеха решили после войны остаться здесь, в Каменке.

— Знаем, знаем причину! — рассмеялся Нормат. — Наверное, пленили вас уральские девушки!

— А если и пленили, — отшутился Абдурахим-гиссарец, после окончания училища работавший вместе с Исматом, — что ж тут плохого?

Ориф и радовался, и печалился одновременно, когда слышал подобные речи. Он гордился своими земляками, приехавшими сюда из долин и ущелий Таджикистана и теперь в этом индустриальном краю обретшими профессию, которой собирались посвятить жизнь. Но как грустно будет расставаться с тем, кто за долгие, трудные месяцы стал для тебя родным, словно брат, с которым делил ты и холод и лишения.

— Я не знаю еще, товарищи, как сложится жизнь каждого из нас после войны, — словно успокаивал сам себя Ориф, — но верно: где бы мы ни работали, мы всегда будем высоко держать марку рабочего человека, на том стояли и стоять будем! В это я верю.