Солдаты без оружия - [105]

Ориф шутливо заметил:

— Только не я, брат Урмонбек!

— Неужели никогда не увлекались игрой на каком-нибудь музыкальном инструменте? — полюбопытствовал Ульмасов.

— Да нет, но зато я очень люблю слушать игру, пение и интересуюсь народной музыкой, песнями, знаю многие наши, таджикские, но просто сам не способен.

— О Орифджан, это великолепный дар — уметь слушать и любить музыку! Да убережет нас бог от общения с теми, кто не только понимать и слушать не умеет, но и не краснеет перед людьми за свою тупость и невежество!..

Вошел Рустамбек, неся в алюминиевой миске мясо.

— Дядя Урмонбек! Масло прокалилось, можно уже мясо бросать?

Ульмасов, никому не доверяя приготовление плова, посмотрел на часы и сказал, что через несколько минут будет можно.

— Первый раз после отъезда из Мехрабада вижу, как плов готовится! — глубоко, с удовольствием втянул в себя запах перегоревшего масла Ориф. — Я и не знал, что плов можно на примусе в алюминиевой кастрюльке варить! — удивился он умению дяди и племянника.

Не прошло и часа, как они уже сидели за столом. У Орифа аппетит разыгрался не на шутку, что называется, слюнки потекли от аромата приправ и предвкушения домашней еды.

— Да, кстати, племянничек, а где же обещанный горячительный напиток? — напомнил Ульмасов.

— Ой, сейчас, сейчас, дядюшка! — Рустамбек поспешно вскочил и через минуту вернулся из кухни, неся четырехгранную бутылку с какой-то жидкостью неопределенного цвета. Гости при виде ее с недоумением переглянулись.

— Ты нам скажи, это и есть твое обещанное спиртное? — недоверчиво поглядел дядя на племянника.

— Это, брат Урмонбек, самогон! — догадался Ориф.

— Он самый! — подтвердил Рустамбек.

— И у тебя ничего другого, племянник, не найдется?.. — спросил дядя Рустамбека. — А вы, Ориф, как настроены, будете пить этот самый муссалас?..

Ориф неопределенно пожал плечами, не решившись отказаться.

— Да зачем же что-то другое, брат Урмонбек? — сказал он. — Ведь наш муссалас — всем напиткам напиток…

Виноградный самогон и в самом деле оказался хорош. Выпили понемногу, у всех троих поднялось настроение, оживленнее потекла беседа. До последнего зернышка в мгновение ока прикончили плов. В большой расписной чайник Рустамбек заварил зеленый чай.

Не дожидаясь просьб и уговоров, Урмонбек взял в руки дутар, инкрустированный перламутром, настроил его, заиграл. Длинные гибкие пальцы извлекали из инструмента нежные, приятные звуки, будто ласкали усталые нервы, расслабляя все существо. Он играл медленно, задумчиво, чуть слышно подпевая себе, и тихо лилась мелодия таннавора[10], которой он вторил умело, со вкусом. Восхищенный игрой и пением Урмонбека, Ориф не сводил с него глаз, лишь изредка покачивал в такт музыке головой. И ему уже виделось небо его родного края, и он сам, Ориф, в облике могучего орла, парил надо всем и всеми в чистом, безоблачном небе. Во власти всепокоряющей музыки на короткое время были забыты тяжести ежедневных забот и волнений, а Урмонбек все пел и пел без устали, мелодия сменяла мелодию… Рустамбек как гостеприимный хозяин то и дело подливал гостям чай, уходил на кухню, что-то ставил на стол. И дядюшка видел, что хоть для племянника песни эти и мелодия не были чужими, однако он не мог, как Ориф, слушать сосредоточенно: сказались, наверное, долгие годы, прожитые вдали от родины… Но, по крайней мере внешне, юноша старался этого не показывать, чтобы не огорчать Ульмасова. И, вернувшись с подносом в очередной раз, сидел тихо, не отрывая взгляда от рук Урмонбека, внимательно слушал слова песни, желая проникнуться ею, постараться восхититься, как их гость Ориф и его дядя. Рука Рустамбека тянулась к чистому листу бумаги, лежащему перед ним. Он отсаживался подальше от стола и карандашом набрасывал что-то, время от времени поглядывая на дядюшку.

— Мой племянник, брат Орифджан, — сказал Ульмасов, отложив дутар в сторону, — умеет немного рисовать. Попросите его, он покажет вам то, что привез с фронта и из госпиталя. Я, конечно, не знаток, но думаю, удивительно точные рисунки, он умеет схватывать выражение лица, какую-то характерную деталь, отчего люди на этих рисунках кажутся живыми…

Рустамбек достал из чемодана небольшой альбом. И в самом деле, увидел Ориф, рисунки привлекали естественностью, точностью, как справедливо отметил Ульмасов. Особенно удачными показались зарисовки фронтового быта, Ориф с интересом рассматривал их одну за другой. Вот маленькая девушка-санитарка с крестом на полевой сумке. Вот походная кухня. Матрос в бескозырке, лихо заломленной набекрень. Вот раненый на костылях, волевое, изможденное страданием лицо, но взгляд твердый, упорный, подумалось: не подведет такой…

— Мне нравится, очень хорошо владеете карандашом, Рустамбек, — искренне похвалил Ориф и задумчиво взглянул на пустой рукав его гимнастерки. — Как сейчас-то рисуете, левой рукой?..

Не успел Олимов договорить, как Ульмасов шагнул к кровати и со словами: «Молодец мой племянник, он и сейчас не бросил этого дела, продолжает рисовать!» — снял со стены карандашный портрет девушки.

— Вот, поглядите, это он совсем недавно сделал!

Разглядывая портрет, Ориф затаил дыхание. На него смотрела красивая молодая женщина-врач в белом халате. Темные большие глаза, пушистые ресницы, полуприкрывающие их, круглое лицо с чувственными губами, длинная, уложенная короной коса… Ну, копия его родной сестры Гулсуман!..