Солдат трех армий - [2]

Лес подступал к домам так близко, что ветви деревьев почти упирались в окна. Задорные темно-рыжие белочки вскарабкивались по ящикам с цветами и таскали оттуда припрятанные для них орехи.

В то утро май как будто хотел показать себя во всей своей прелести. Сияло солнце, и было так тепло, что мы с женой завтракали на балконе. В столовой в своей плетеной коляске лежал мой сын Ульрих и спал мирным крепким сном, каким спится человеку на двенадцатом месяце его земного существования. А до этого я играл с ним на ковре. Эта маленькая радость выпадала мне редко: я проводил дни на службе за пределами нашего поселка. Но сейчас у меня начался отпуск, и мы с женой еще не решили, отправимся ли мы в путешествие вместе с малышом. Никаких планов у нас еще не было, Мне хотелось просто отдохнуть.

Я и не предчувствовал, что этот день будет иметь совсем особое значение в моей жизни, хотя меня крайне беспокоило одно не вполне ясное обстоятельство, из-за которого я даже, несмотря на отпуск, наведывался на службу.

Я был офицером по связи с прессой Военно-воздушной группы «Юг». По поводу недавно организованной мною в Карлсруэ пресс-конференции возникли разногласия с министром Францем Йозефом Штраусом. Я ждал хоть какого-то отклика от моего высшего начальства, и мне было ясно как день, что ничего хорошего от него ждать нельзя. Штраус прослышал, что многие офицеры в оппозиции против него, и он, несомненно, будет на это peaгировать.

Около десяти часов я выехал из поселка в штаб группы «Юг». Он находился в центре города, напротив главного вокзала, в гостинице «Рейхсхоф», которую бундесвер снял и приспособил для своих нужд.

Перед зданием, с правой стороны, там, где была стоянка для служебных машин, стояло несколько джипов, множество стандартных голубовато-серых бундесверовских частных машинки большой генеральский «опель-капитан». К счастью, я нашел место для своего «фольксвагена» слева, между машинами, принадлежавшими офицерам штаба.

Когда я вошел в «Рейхсхоф», часовой отдал мне честь и пропустил, не спросив служебного удостоверения, хоть я и был в штатской одежде. Он меня знал, да к тому же почти все мы тогда ходили в штатском и только в служебном помещении надевали форму, которая хранилась в шкафу. К концу занятий все опять переодевались. «Гражданину в военной форме» мы, так сказать, противопоставили «солдата в штатском». Под этим обличьем в нас нельзя было признать офицеров бундесвера и затеять с нами нежелательный спор где-нибудь на улице, в ресторане, поезде и т. п. Нам нередко приходилось «защищать» свою профессию: большинство народа было решительно несогласно с ремилитаризацией, несмотря на то, что каждый проект, имевший отношение к бундесверу, неизменно принимался бундестагом.

Ответив на приветствие часового, я прошел через вестибюль к широкой лестнице. На четвертом этаже находился отдел кадров штаба, а в конце длинного коридора — мой отдел, функцией которого была связь с гражданскими организациями с целью вовлечения молодежи в бундесвер. В одной из четырех комнат, занимаемых отделом, был мой служебный кабинет, где сейчас работал капитан Небе, заменявший меня во время отпуска. Из окна видна была людная привокзальная площадь. В кабинете стоял письменный стол, по стенам комнаты — полки для папок и газет, а посреди — круглый стол и четыре удобных мягких кресла. Они, правда, не очень подходили для военного учреждения, но моими посетителями были главным образом журналисты, которых я просвещал, разъясняя им преимущества бундесвера. А в мягком кресле иной раз терпеливо слушаешь.

В моем кабинете висели карта мира с военными базами НАТО, карта Европы, где Германия была представлена в границах 1937 года — правда, с той особенностью, что территория ГДР, закрашенная малиновой краской, именовалась Советской зоной, – и большая картина. Изображала она мчавшуюся во весь опор вермахтовскую мотопехоту, когда она брала штурмом какую-то советскую позицию, – художник запечатлел здесь момент наступления. Картины на тему о нашем отступлении, естественно, спроса не имели.

В остальных трех комнатах сидели мои сослуживцы: два фельдфебеля, унтер-офицер, ефрейтор и машинистка — одна из тех вольнонаемных служащих, которые встречаются во всех штабах бундесвера. И наконец, особого упоминания заслуживает капитан Небе, который сейчас временно занимал мой кабинет.

Когда я вошел, он с подчеркнутой вежливостью встал с места и отрапортовал. Этим он как бы подчеркнул расстояние между нами, какое должно быть, согласно уставу, между капитаном и старшим офицерским составом.

Затем мы поздоровались за руку, осклабились, спросили друг друга «как живем», после чего убрали стоявшую между нами «кулису» в сторону. Бесшумная смена декораций, как на сцене. Да, точь-в-точь как в театре.

— Что нового в нашей лавочке, Небе?

— Ничего существенного, господин майор. Кое-какие директивы по поводу рекламы, несколько эскизов плакатов и обычные телефонные переговоры с редакциями. Да еще звонил вам кто-то из министерства, хотел говорить с вами лично; фамилии своей он не назвал, Я ответил ему, что вы часам к десяти сюда заглянете.