Солдат трех армий - [164]

Мои выступления перед мировой печатью, очевидно, весьма обозлили Франца Йозефа Штрауса.

Он приказал явиться в Бонн на допрос офицерам по связи с прессой, участвовавшим в организованном мною совещании в Карлсруэ. Но ни один из них не выдал ораторов, выступавших в «дискуссии о Вайнштейне». Всю вину свалили на меня, поскольку Штраус уже не мог до меня добраться. Зато министр приказал оклеветать того, кто до сих пор считался «офицером, преданным своему долгу». Ничего иного я и не ждал, ведь я знал уловки, к которым прибегают организаторы психологической войны; не так давно мне самому предлагали — вопреки моим убеждениям — очернить генерала Штудэнта лишь потому, что он высказался против атомной бомбы.

Штраус и пресса пустили в ход все средства, чтобы со мной расправиться. Но в ответ я предъявил права на свое имущество. В результате через полгода после моего переселения мне доставили его в контейнере. Я получил даже принадлежавшие мне три комплекта военной формы офицера бундесвера, так как я считался «военнослужащим, приобретающим обмундирование за свой счет». Превосходный парадный мундир я подарил военному музею Национальной народной армии в Потсдаме.

Из многих вопросов, заданных мне на пресс-конференции, я считал бы нужным упомянуть вопрос канадского журналиста. Он спросил, был ли я в советском плену.

Он, несомненно, ожидал, что я отвечу утвердительно; это дало бы ему возможность утверждать, что меня «завербовали» в Советском Союзе. Мой ответ отбил у него охоту задавать еще вопросы. Я заявил:

— Должен вам сказать, что, к моему сожалению, я прошел начальный курс демократии в британском плену.

Среди присутствовавших я приметил знакомых мне известных западногерманских журналистов. Некоторые из них, слушая мое сообщение, неодобрительно покачивали головой. Однако дальнейший ход событий показал, насколько я был прав, когда, основываясь лишь на собственном опыте, своих наблюдениях и соображениях, предупреждал об угрозе, какую представляет милитаризованная Западная Германия. Сейчас уже перестали быть тайной многие мероприятия по вооружению, которые были засекречены, когда я служил в бундесвере, и до некоторой степени напоминали секретное развертывание рейхсвера в прошлом. А в настоящее время уже новые, еще более опасные проекты и планы хранятся в сейфах боннской казармы Эрмекайль. Много лет Бонн старался скрыть от общественности подлинный характер бундесвера и его задач и прикрывался маской демократии, но теперь на Рейне уже давно говорят об этом с циничной откровенностью.

Во всяком случае, я счастлив, что обрел новую родину в Германской Демократической Республике, в том германском государстве, существование которого мои прежние политические и военные начальники бессмысленно отрицали. Я считаю не только политически крайне неразумной, но по своим возможным последствиям трагической и вредной позицию тех боннских политиков, которые вопреки стремлению западногерманского населения к взаимопониманию все еще пытаются отрицать реальный факт существования двух немецких государств.

После пресс-конференции 8 июля 1960 года я получил много писем. Первое письмо было от Людвига Ренна. В сердечной форме он писал мне, что и он когда-то отказался от своего прошлого, и высказал пожелание, чтобы мне, как и ему в свое время, удалось приобрести на новой родине новых и лучших друзей. Я испытал гордость и радость, читая строки письма, написанного бывшим офицером и дворянином, который после первой мировой войны нашел путь к своему народу.

Примерно через год, 15 июня 1961 года, я присутствовал на пресс-конференции в Доме министерств, на которой председатель Государственного совета Вальтер Ульбрихт говорил о путях решения германской проблемы. В переполненном зале присутствовали журналисты с Востока и Запада. Я тогда выступал в качестве комментатора «Фольксштимме» в Карл-Маркс-Штадте. На пресс-конференции все журналисты наперебой задавали различные вопросы, и мне стоило немалого труда привлечь внимание к себе.

— Господин председатель Государственного совета, – спросил я, – вы говорили о военной нейтрализации Германии. Разрешите спросить, как себе представляет правительство ГДР подобную нейтрализацию?

Западногерманские журналисты с удивлением оглянулись в мою сторону. По их представлениям, я давным-давно «выжатый лимон» и прозябаю в глуши. А между тем я здесь выступаю в качестве их коллеги, но из другого лагеря. Они еще больше удивились, когда Вальтер Ульбрихт сказал в ответ:

— Интересно, что вопрос этот задал именно бывший майор западногерманской армии НАТО.

Я изумился не менее, чем западногерманские журналисты. Этот государственный деятель, который за свою жизнь, наполненную борьбой и трудом, узнал такое большое число людей и которому чуть не каждый день представляются новые, прибывающие изо всех стран света люди, вспомнил, кто я такой. Я был глубоко тронут.

Затем Вальтер Ульбрихт разъяснил:

— Военная нейтрализация, разумеется, означает, что все иностранные войска должны быть выведены из обоих германских государств, что больше не будет никаких военных баз: это значит, что немецкому народу не будут причинять беспокойство и угрожать какие-либо виды вооружений — атомное и тому подобное. Военная нейтрализация — наилучший путь для немецкого народа. Он сможет мирно заниматься своим трудом.