Солдат трех армий - [163]

Шрифт
Интервал

Эти намеки разожгли мое любопытство. Мне захотелось понять, в чем суть. Так как было принято при обсуждении сложных вопросов совершенно официально записывать все выступления на магнитофонную ленту, чтобы на всякий случай имелся протокол дискуссии, то я приказал это сделать. Дискуссия происходила при включенном магнитофоне, о чем я заранее предупредил участников совещания.

Но то, что обычно бывает проявлением предусмотрительности, на этот раз обратилось в свою противоположность. Магнитофонные ленты, которые в качестве служебного материала хранились в архиве, могли сыграть роль свидетельских показаний, направленных против нас. Поэтому я приказал фельдфебелю отдать ленты мне и забрал к себе на квартиру, чтобы снова прокрутить их и спокойно прослушать. Эта инстинктивная реакция после волнений бурного совещания оказалась, как обнаружилось впоследствии, очень полезной.

Прошло некоторое время. Причин для тревоги не было.

Но однажды Штраус затребовал подробный доклад о дискуссии; вероятно, он уже что-то прослышал. Я послал ему доклад, и притом весьма обстоятельный. Но в нем не были приведены фамилии, которые ему хотелось узнать.

Снова прошло несколько дней.

Я еще имел право на неиспользованную часть отпуска за прошлый год; отпуск был мне предоставлен незамедлительно. И все же меня не оставляло чувство тревоги: что-то должно было случиться. Мне был знаком буйный нрав Штрауса, и я понимал, что он не удовлетворится моим докладом.

Потом наступил тот день, когда я отправился на прогулку и оказался у здания нашего штаба. День, как все другие. Но то был последний день моей службы в бундесвере.

Наконец раздался телефонный звонок из министерства с предупреждением, что Штраус затребовал магнитофонную запись.

Наступил решающий момент. Замысел, который я давно вынашивал, надо было претворить в жизнь.

Вот тогда-то и состоялась поездка в машине в бурную дождливую ночь, переезд через границу, а там на земле Германской Демократической Республики у меня вырвался вздох облегчения.

Мы приближались к Берлину. Не имело смысла навещать в Берлине моего брата, «кронпринца» нашей семьи. Он ничем не отличался от многих других граждан ФРГ. Они видели лишь — порой хуже, порой лучше подготовленное — зрелище, которое им показывали на сцене, а за кулисы они не заглядывали. Они наслаждались «спектаклем», разыгрывавшимся перед ними на подмостках, и аплодировали исполнителям, кое-как приукрашенным дешевым гримом. Зрители не замечали траченные молью дыры на пестрых костюмах, взятых из древнего реквизита. Они даже не слышали голоса суфлера. Нет, не имело никакого смысла разговаривать с моим братом.

Я бы охотно посетил могилу моих родителей на кладбище Вальдфридхоф в Далеме; но я должен был считаться с тем, что органы ведомства по охране конституции и другие боннские учреждения, противозаконно действовавшие в Западном Берлине, уже были предупреждены по телефону или радио.

Я остановился на развилке; направо и налево дорога вела в Берлин. Несколько в стороне стояла машина патруля народной полиции. Я вышел из автомобиля, направился на другую сторону к «белым мышам» и спросил, в какую сторону я должен ехать, чтобы попасть в Восточный Берлин. Они вежливо откозыряли, и один из них показал налево. Я посмотрел в указанном направлении, прочел надпись на большом щите и сказал:

— Вероятно, вы ошиблись, я желал бы попасть в Восточный Берлин.

Тогда они все трое показали налево. Я сделал новую попытку:

— Вы, очевидно, неправильно меня поняли, нам нужно в Восточный Берлин.

Они глядели на меня так, словно усомнились, в здравом ли я уме. Затем я услышал голос водителя:

— Послушайте, вы что, читать не умеете? Там же ясно все написано крупными буквами.

Надпись на щите гласила: «К демократическому сектору».

Пользуясь тем словарным запасом, который в меня вдалбливали многие годы, я привык со словом «демократический» обязательно сочетать слово «Запад», но как раз к этой «западной демократии» я никоим образом не хотел возвращаться.


Новая родина — ГДР

Утверждение подданства Германской Демократической Республики зависит от решения ряда инстанций; вскоре я прошел этот путь и получил права гражданства. А Бонн и западногерманская печать еще гадали о том, где я могу находиться и куда попали магнитофонные ленты. На случай, если я все же вернусь — хотя бы с опозданием — к своему рабочему столу из путешествия по Италии, газетная информация обо мне подавалась в относительно объективных тонах. Обсуждалась последняя выданная мне характеристика и отмечалось, что в некоторых военно-политических вопросах я иногда «создавал трудности» и позволял себе критические высказывания. Меня весьма позабавили комментарии газеты «Гамбургер абендблат», которая в духе западной прессы дала обо мне такой отзыв: «…начальники и товарищи любили очаровательного майора с посеребренными сединой висками и светскими манерами. Его считали офицером, преданным своему долгу. Тем сильнее теперь общая растерянность».

Растерянность достигла высшей точки, когда 8 июля 1960 года на международной пресс-конференции я предал гласности материалы о политике Бонна, а на карте продемонстрировал, какие политические и военные цели и задачи ставят перед собой реваншисты. О бдительности ответственных лиц в ГДР свидетельствует то обстоятельство, что большинство этих данных им было давно известно. В Бонне все неизменно опровергалось; я испытал довольно своеобразное чувство удовлетворения, когда всего через несколько недель генералитет бундесвера в Киле откровенно изложил в «памятной записке» свои требования о предоставлении атомного оружия. Ровно через год после этой пресс-конференции новым подтверждением моих слов явились выступления «Нью-Йорк геральд трибюн» и гамбургской «Вельт». которые 29 и 30 мая 1961 года опубликовали подробности планов НАТО по «освобождению» Западного Берлина.


Рекомендуем почитать
Строки, имена, судьбы...

Автор книги — бывший оперный певец, обладатель одного из крупнейших в стране собраний исторических редкостей и книг журналист Николай Гринкевич — знакомит читателей с уникальными книжными находками, с письмами Л. Андреева и К. Чуковского, с поэтическим творчеством Федора Ивановича Шаляпина, неизвестными страницами жизни А. Куприна и М. Булгакова, казахского народного певца, покорившего своим искусством Париж, — Амре Кашаубаева, болгарского певца Петра Райчева, с автографами Чайковского, Дунаевского, Бальмонта и других. Книга рассчитана на широкий круг читателей. Издание второе.


Октябрьские дни в Сокольническом районе

В книге собраны воспоминания революционеров, принимавших участие в московском восстании 1917 года.


Тоска небывалой весны

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Прометей, том 10

Прометей. (Историко-биографический альманах серии «Жизнь замечательных людей») Том десятый Издательство ЦК ВЛКСМ «Молодая гвардия» Москва 1974 Очередной выпуск историко-биографического альманаха «Прометей» посвящён Александру Сергеевичу Пушкину. В книгу вошли очерки, рассказывающие о жизненном пути великого поэта, об истории возникновения некоторых его стихотворений. Среди авторов альманаха выступают известные советские пушкинисты. Научный редактор и составитель Т. Г. Цявловская Редакционная коллегия: М.


Еретичка, ставшая святой. Две жизни Жанны д’Арк

Монография посвящена одной из ключевых фигур во французской национальной истории, а также в истории западноевропейского Средневековья в целом — Жанне д’Арк. Впервые в мировой историографии речь идет об изучении становления мифа о святой Орлеанской Деве на протяжении почти пяти веков: с момента ее появления на исторической сцене в 1429 г. вплоть до рубежа XIX–XX вв. Исследование процесса превращения Жанны д’Арк в национальную святую, сочетавшего в себе ее «реальную» и мифологизированную истории, призвано раскрыть как особенности политической культуры Западной Европы конца Средневековья и Нового времени, так и становление понятия святости в XV–XIX вв. Работа основана на большом корпусе источников: материалах судебных процессов, трактатах теологов и юристов, хрониках XV в.


Фернандель. Мастера зарубежного киноискусства

Для фронтисписа использован дружеский шарж художника В. Корячкина. Автор выражает благодарность И. Н. Янушевской, без помощи которой не было бы этой книги.