Солдат - [47]

— А как же Крымское ханство, про которое столько говорят?

Парень пожал плечами:

— Народу нужна идея, а про ханство, более или менее, все жители Крыма знают.

— Слышь, Чингиз, а ты умный парень, говоришь грамотно, слова всякие умные знаешь, — я посмотрел на него с подозрением. — Не шпион ли ты, случаем?

— Да, кому ты нужен, простой сержант, хоть и гвардейский. Сидишь тут в яме, в ней же и сгниешь заживо, здесь это норма. Что касаемо языка, так у меня учителя в детстве хорошие были, да и путешествовал много.

Несколько минут мы молчали, сверху по-прежнему капали холодные дождевые капли, и молодой торговец, заговорил первым:

— Выбираться отсюда надо. Ты, гвардеец, парень крепкий, и если возможность представится, Султана, охранника нашего, тихо вырубить сможешь?

— Смогу, он неповоротливый, и не боец совсем, так, свинота разожравшаяся. Только, как это сделать?

— Есть план, но ты мне помочь должен. Султана, я знаю немного, здесь я часто бывал, он туповатый и жадный. Выпустить он нас не выпустит, это понятно, но может кое-что пронести, например, еду.

— Пожрать, хорошо, конечно, но чем это нам поможет?

— Еду охранник на веревке опустит, и сделает это ночью, чтоб не видел никто. Я тебя подкину, ты по веревке выберешься и вырубишь Султана. Потом, сам понимаешь, вытаскиваешь меня, и мы разбегаемся.

— А не боишься, что я тебя брошу?

— Смысла нет, и если ты без меня побежишь, то я шум подниму, и тебя догонят быстро. А так, у тебя хоть какие-то шансы будут, гвардеец. Соглашаешься?

— Да.

— Договорились.

— Кстати, — поинтересовался я, — что это за поселок, где мы находимся?

Чингиз хотел рассмеяться, но кровяная корка на его губах треснула, и он ответил просто:

— Развалины Бахчисарая, юго-восточная окраина. Если тебе бежать, то сразу на восток, там леса густые.

— Понял, благодарю.

— Выживешь, должен будешь, — ответил он.

— Это кто и кому еще должен будет, — пробурчал я.

Торговец несколько минут полежал, видимо, с силами собирался, встал и, задрав голову вверх, прокричал:

— Султан. Э-гей, Султан. Подойди к яме, разговор есть.

На поверхности зашуршало, по лужам захлюпали шаги, и вновь появилась голова нашего надзирателя.

— Чего расшумелся? — он изобразил строгость в голосе и сплюнул вниз.

Слюна толстомордого охранника попала прямиком на Чингиза, тот в злобе сжал кулаки, но сдержал себя и, обтерев лицо рукавом грязного халата, произнес:

— Султан, меня завтра казнят.

— Ага, — флегматично согласился тот.

— Напоследок, покушать бы хорошо.

— Это не ко мне, а к Аллаху просьба.

— Ну, почему же. Ты ведь знаешь, у меня друзей и родни много. Сходи на постоялый двор, там Марат Сафиулин, купец знатный на постой остановился, а он, дядя мой, между прочим. Скажи, что Чина ему привет передает, и попроси пару золотых, чтоб последний ужин мне устроить. Одну монету себе возьми, а на одну, продуктов нам на рынке купи.

— Ты, что, сын шакала, собрался с гяуром хлеб преломить? — завелся охранник.

— Что ты, Султан, я помню слова нашего имама, и поделиться хотел с тобой, а не с этим, — он кивнул на меня, — неверным.

Думал надзиратель долго, с минуту, не меньше, и все же повелся на разводку Чингиза:

— Ладно, — пробурчал он, — навещу твоего дядю. Еще что-то ему на словах передать?

— Скажи только, что я помню его ко мне доброту, и перед смертью вспоминаю детство, проведенное в родных горах.

Охранник ушел, Чингиз вновь привалился к холодной стенке, а я спросил:

— А чего это ты с ним по-русски разговаривал?

— Ты здесь недавно, не понял еще, что на татарском языке здесь мало кто говорит. Одно слово — сброд.

— Так Султан, вроде бы татарин?

— Татарин, — согласился Чингиз, — только он ногай, а я ялыбойлу. У нас диалекты разные, и легче на вашем языке говорить.

— А сколько вас всего племен?

Парень поежился, уже успел продрогнуть, и ответил:

— Раньше нас в Крыму три племени было: ногаи, потомки кипчаков и половцев, таты, горцы, и мы, ялыбойлу, жили вдоль моря. Теперь только мы и ногаи остались, а татов, мало совсем, давно никого не встречал. Все в Севастополе сгинули, когда его атаковать попытались. Вместе с семьями туда поперлись, славу предков возрождать, и когда в городе бахнуло, то всех там и накрыло.

— А караимы, разве не татары? — удивился я.

— Нет, конечно, они потомки евреев из Хазарского каганата и степняков. Хотя, как говорят, предок нынешнего имама, еще в Великую Отечественную войну ездил в Берлин, к немцам, и те выдали ему бумагу, что они самые настоящие тюрки, а не евреи.

Разговор затих сам собой, я попробовал подремать, но куда там, ноги по щиколотку в грязи, берцы отобрали еще в лесу, а вместо них дали какие-то плетеные сандалеты, к стене не прижмешься, холодно, и на землю лечь, тоже не вариант, можно и не встать. Так я протоптался до вечера, стемнело, и мы с Чингизом стали ожидать Султана.

— Слушай, гвардеец, — спросил парень, — а правда, что у вас в Конфедерации можно ночью по городу пройти без оружия, и никто тебя не ограбит?

— Правда.

— И что, действительно, народ у вас хорошо живет?

— Лучше, чем у нас, пока нигде не видел.

— А если к вам эмигрировать, что думаешь, простят, что я татарин?

— А чего тут прощать, нация не самое важное, главное, чтоб закон понимал и знал, что ты не у себя дома, а в гостях. Если это в голове сидит крепко, то проблем нет, а если что не так, то всегда можешь домой вернуться, в принудительном порядке.