Солдат Орешек - [5]
— Отчего же не помыться? — говорит солдат Орешек.
И отправился, не смутясь позднего времени, в баню.
В предбаннике по углам ветер свистит, холод по полу катает.
— Неужто старуха шутку со мной сыграла, — думает Орешек.
Открыл дверь в баню, а там, как в печке.
Обрадовался Орешек, разделся, прихватил с собою Анчуткины перья и нырнул в банную благость.
Камни в печке красные, от них и свет, да ещё пеньки гнилые по углам мерцают.
— Со мной пришёл мыться? — спрашивают Орешка.
Тот туда-сюда глянул и видит: белый-белый старичок на верхнем полке сидит.
— Здравствуй, дедушка Банник! — говорит солдат. — Не знал я, что твоя теперь очередь. Могу и обождать.
— Отчего же, давай вместе мыться. Места хватит — силёнки бы хватило.
— Да кто её, силёнку нашу, измерял, — говорит Орешек. — Будет жарко, я вот пёрышками обмахнусь.
— А что это у тебя за перья? — спрашивает Банник.
— Да память по Анчутке. Из крыльев его надрал.
— Ахти! — удивляется Банник. — Лихой ты, видать, солдат!
— Какое там! — говорит Орешек. — Я обыкновенный. Вот мой унтер Иван Спиридоныч — старослужащий солдат, тот — калач тёртый.
Орешек разговоры разговаривает, а сам в шайку уже и воды налил, и веник сыскал.
— Давай, дедушка, похлещу тебя! Самому небось не больно сручно.
— Будь добрый! — согласился Банник, а сам на перья поглядывает.
Солдат и говорит:
— Если хочешь, могу и перьями, мне Анчуткиного добра не жалко.
— Уважь, — кивает Банник, — перо-то, чую, шёлковое.
Уважил солдат хозяина бани, а тот и говорит:
— Теперь ты ложись! Да не бойся. Неохота мне угаром тебя морить. У самого потом голова, как худой котёл, и трещит, и пищит.
На славу солдат Орешек помылся, попарился. Подарил Баннику Анчуткины перья напоследок, а тот его табакеркой отдарил.
— Откроешь, — говорит, — потихоньку. Тут на всех чих и нападёт. А тебе — ничего! То-то смеху! Я ведь — пребольшой шутник.
Засмеялся, на камни ковшик водицы кинул, закутался в пар, как в простыню, да и пропал.
Увидала старуха солдата, по-кошачьи фыркнула:
— Живёхонек!
— Хорошая у тебя баня, бабушка, — говорит солдат. — Спать клади. Разморило.
— Вот тебе тулуп. Вот тебе другой, — говорит старуха. — На один ложись, другим укроешься.
Солдат Орешек, Ведьма и барин
Лёг солдат Орешек и захрапел, да так, что все старухины мыши в подполье попрятались, а старуха радуется:
— Спи, голубчик, спи! Авось и до смерти заспишься!
Зажгла в печи малый огонь, поставила на огонь ведёрный чугун да и принялась варево поганое варить. Травки-отравки в тот котёл кидает, сама приговаривает:
Чует солдат Орешек: тулупы сами собой зашевелились. Смекнул — нечистое дело. А старуха вдругорядь наговор бормочет. Из котла собачий дух пошёл, тулупы обернулись двумя псами. А ворожея уж и третий раз песню свою проклятую завывает:
Солдат Орешек взял да и открыл табакерку — подарок Банника, псы как раз и ожили, вскочили на ноги. Языки у них до полу, огненные, а глаза — как оловянные пуговицы. Сожрут и не увидят, чего на зубах смололи.
Не уцелеть бы Орешку, да спасибо табакерочке. Поднялись звери-псы на задние лапы да как… чихнут. Стоят два дуралея и друг перед дружкой: ап-чхи! ап-чхи! Старая ведьма кулаком на них замахнулась, да и недомахнула:
— Ап-ап-ап-чхи!
Поднялся Орешек с пола, табакерку в одной руке держит, а другой саблю достал. Старуха, однако, смерти своей дожидаться не стала, вскочила на метлу да — в печь. Из печи высунулась, в четыре пальца свистнула и — фьють в трубу, а за нею псы её оглашенные. До третьих петухов в лесу чих стоял.
Лёг солдат Орешек на старухину постель, табакерочку рядом с собой поставил, чтоб ещё кому не вздумалось сон доброго человека тревожить, да и выспался всласть.
Утром умылся, саблей побрился, нашёл в печи чугунок с кашей, поел, и опять жить хорошо.
Идёт Орешек, песенку солдатскую посвистывает, во все стороны поглядывает.
— Вот тебе и раз!
Луг. На лугу на красном стуле сидит барин, чубуком дымит, смотрит, как землю пашут. Да вот дивное дело! Вместо коня в соху мужика запрягли. Тянет соху один, а погоняльщиков у него трое.
Подошёл Орешек к барину и говорит:
— Ваше благородие! Я человек мимохожалый, во многих землях был, но такого не видывал, чтоб на людях пахали.
— Ступай прочь! — говорит барин. — Не то мужика выпрягу, а тебя впрягу.
— Не могу я прочь пойти, — отвечает Орешек. — Я — солдат. Солдат мимо чужой беды не проходит.
Скинул ружьё с плеча, наставил на рукастых слуг и командует:
— Мужика выпрячь! Ать-два!
Слуги, на ружьё глядя, сговорчивые, выпрягли мужика.
— Барина запрягай!
Запрягли барина.
— Паши!
Барин кричит, грозится, соху не тянет.
Солдат как щёлкнет курком на ружьё. Слуги и давай барина настёгивать.
— За что они тебя так? — спрашивает Орешек мужика, а тот дышит не отдышится.
— Лошадь, — говорит, — Мопопа забрал.
— А какая же нынче пахота? — спрашивает Орешек. — Самое время косить.
— Самое время, — говорит мужик, — да Мопопа велел луга перепахать, каменьями засеять.
— А кто это Мопопа? — удивился солдат.
— Мы про него мало ведаем, — отвечает мужик, — только он теперь хозяин здешней земли. Все баре ему нынче поклонились.
