Соль - [91]

Когда гораздо позже, на следующий день, после череды осторожных папиных намеков, я догадалась, что Андер собирается вернуться и попросить моей руки, меня охватила паника. Первым делом я инстинктивно решила взбунтоваться против уготованной мне судьбы, но это означало пойти против отцовской воли, а такое я себе не позволяла с самого раннего детства, поэтому никакого опыта в борьбе с родителем не имела. И к тому же — воспротивиться решению отца? Это казалось настолько нереальным, что я даже не могла представить, как буду действовать. На ум приходили только крайне туманные, чисто символические пути решения проблемы. Я тщательно обдумала, как бы Андер смог оскорбить отца, а потом начала в деталях представлять гнев, обрушивающийся на несчастного жениха. Но такой план ничего не решал.

Итак, я ушла в свою комнату на верхнем этаже, легла на кровать и попыталась еще раз вспомнить внешность Андера поподробнее.

Он был до того невзрачным, что я едва ли заметила его лицо, поэтому его черты воспроизводились в воображении с трудом. Маленький рост. Тело состоит из шаров, но не сдувшихся, которые бывают у толстых людей, а из серии твердых компактных валиков лба, подбородка и шеи. Он был практически лысым, его голова сверкала, как розово-красное яйцо. Губы выпирали вперед.

Я никогда не протестовала против поцелуев, но когда вспомнила пухлый рот Андера, одна мысль о касании моими собственными тонкими губами такого жирного рта показалась мне отвратительной до тошноты. Мужчина ниже меня ростом! Все нелепые девичьи фантазии, мечты, которые посещают девушек в самом юном возрасте, восставали против этого образа: неужели я не заслуживала принца на белом коне? Мужчину выше меня, одного возраста со мной? Красивого мужчину? Я только благодарила судьбу за то, что Зед отбыл тогда в отдаленный военный лагерь, потому что он обязательно начал бы дразнить меня, театрально выражать свое отвращение к браку с Андером и в конце концов наверняка довел бы до слез.

Но подобные мысли каким-то образом сумели успокоить меня. Я могу держать себя в руках. Через два дня Андер вернулся, он нервничал даже больше, чем в прошлый раз. Мы опять пошли гулять в сад, где он, покашливая и заикаясь, пытался двести разговор к интересующему его делу. А я сидела рядом, и внезапно мне пришла в голову одна мысль. Андер был, как обязательно отметил бы Зед, достаточно страшный, и даже его некрасивость не имела четких отличительных черт. В городе можно найти сколько угодно таких же лиц и нелепых, неуклюжих фигур. Но, несмотря на всю внешнюю непривлекательность, в нем чувствовался мужчина, личность. Я уставилась Андеру прямо в глаза, что его очень смутило, и подумала про себя, что когда-то он, должно быть, слыл красавцем. Он попросил моей руки в сорок четыре года, но я представляла его в семнадцати — восемнадцатилетнем возрасте.

Глаза Андера сияли голубым светом. На самом деле его смущение, краска, залившая щеки, только шли на пользу, потому что позволяли и без того ярким глазам гореть огнем. Я представила его молодым, стройным — наверное, — с буйной шевелюрой на голове, а потом подумала о тех же самых глазах на юном лице. Почему глаза никогда не стареют? Почему все человеческое тело не состоит из той же самой субстанции, которая позволила бы нам сохранять красоту и в пожилом возрасте? Я подумала про себя, что черты Андера можно описать не словом «красивый», но скорее «мужественный», и тогда я бы назвала их совершенными.

После свадьбы мы отправились на медовый месяц в круиз на тридцатиметровой яхте, которую нам одолжил друг отца. Поехали только я, Андер, два матроса и капитан. Но пока мы плыли, приставая к разным берегам, вдоль африканского побережья, я начала открывать для себя другую сторону своего новоприобретенного мужа.

Прежде Андер был болезненно застенчивым, неловким и заторможенным: рядом со мной, в прогулках по саду, он размочаливал ветки от нервозности или ронял вилку во время обеда. Теперь же, в радостный яркий первый месяц нашего брака, он лазал по яхте как обезьяна. Обнажился до пояса, открыв те же редкие, завитые волоски на груди, что и на голове, и носился вверх-вниз по палубе.

Меня это зрелище страшно угнетало, сама не пойму почему. Вроде бы повод находился только для веселья; как будто мой муж скинул жабью кожу и открыл свою истинную сущность, как будто вся его неуклюжесть была лишь искусной игрой, и вот теперь он показал, как проворен на самом деле. Наверное, я злилась, потому что какая-то часть моего разума надеялась получить в мужья человека ниже себя, а его поведение рушило все надежды.

В общем, я места не находила от гнева, и эмоции выходили в визгливых криках якобы обеспокоенной жены: «Дорогой, спускайся вниз, ты можешь упасть оттуда!» Или: «Нет, не делай этого, ты свалишься за борт, а тут наверняка есть акулы!»

После медового месяца я на самом деле получила собственный дом, на двести метров ниже по авеню от папиного дома. И так как мне было нечем заняться, а домашнюю работу выполняли слуги, то я просто каждый день проходила это расстояние и оставалась в более знакомом и привычном месте. Отец иногда встречал меня и шутил, что я наверняка сбежала из дому. На самом-то деле такая мысль действительно приходила мне в голову. Не то чтобы муж оказался злым и жестоким. Мне кажется, он, наоборот, представлял собой образцового супруга. Но между нами всегда присутствовала какая-то неловкость, он никак не мог сбросить с меня покров отчужденности.