Соль на нашей коже - [29]

Но французы не желают продолжать разговор. Они не знают, как отнестись к этой странной паре. Все четверо прощаются с пресными улыбками и расходятся по своим номерам в единственном на острове отеле.

– Только не покупай себе гигантский кокос, – предостерегает Жорж Гавейна. – Даже не прикасайся к ним. А то мы не выживем!

Наутро они отправляются на остров Дамба. Дни теперь бегут быстро, как будто кончается песок в песочных часах. Это последний остров в их маршруте. Шаткая пристань на деревянных сваях; к ней причаливает через полчаса древняя шхуна «Прекрасная Коралина».

Шел дождь – здесь он всегда где-нибудь да идет, и они стояли на палубе в облаке брызг. Решительно, от любви впадаешь в детство.

На Дамбе нет ни порта, ни поселка. Там и сям разбросаны низкие домишки, копровая мельница, приводимая в движение быком, католическая церковь и заброшенное кладбище, на могильных плитах – французские имена. На запряженной быками повозке они едут в «Грегориз-Лодж», единственную гостиницу на этом острове, где транспортных средств – всего четыре на две тысячи жителей. Капли дождя стучат по листьям, простыни в комнате насквозь мокрые, ночной концерт лягушек, насекомых и птиц, перекрываемый время от времени пронзительным криком, сливаясь с непрестанным шелестом пальм, окончательно прогоняет сон. Дороги в это время года размыты; волны выносят на берег тонны водорослей, острый запах напоминает им о Рагнесе. Но на подветренном берегу среди нагромождения огромных скал розового гранита в этой тропической бретани прячутся пляжи невыносимой белизны под сенью кокосовых пальм и лагуны цвета светлого абсента.

Лучше всего здесь вечера: на закате ветер стихает. Дивный час затишья перед ночной какофонией. Сидя перед «коктейлем из лучших фруктов», как называет Гавейн местные плоды, обильно заливая их джином, они вспоминают свое детство, когда они были так близки друг другу и так далеки, его земляков, которые становились и ее земляками на несколько недель каникул. Обоим приходят на ум одни и те же люди, одни и те же места, но как редко им удается совместить свои воспоминания.

Они взяли напрокат велосипеды и колесят по острову, добираются до бухты Бататов, где вздымаются глыбы отшлифованного водой и ветрами гранита, где моря почти не видно за этими гигантскими колоннами.

Вечером они в последний раз бредут по светящейся кромке воды, подставляя обнаженные тела ветру, и ветер кажется им жидким, потом спешат в постель, в свое пристанище, пришвартованное у самого океана среди ночных шорохов и воя.

Конан приедет за ними, чтобы отвезти их на Маэ. Последнюю ночь они проведут в «Гостинице Людовика XVII», где хозяйка в тысячный раз будет рассказывать легенду о том, как маленький потомок Капетингов прибыл сюда со своей утварью, украшенной гербами Бурбонов, и провел здесь остаток своих дней под именем Пьер-Луи Пуаре.

Завтра они расстанутся, а расстаться для них – значит потерять друг друга, может быть, навсегда. В который раз уже сталкиваются они с этим «навсегда». Теша призрачную надежду наполниться им впрок, Жорж хочет получить от него сегодня все, хочет досыта напитаться его ласками и дает ему в этом руководящие указания. Обычно она предоставляет инициативу ему… когда ему кажется, что вступление было для нее достаточным и пора переходить к следующему этапу… часто это бывает слишком рано. Чуть-чуть рановато, и эта неудовлетворенность тоже сладка. Ей легче оценить любовный экстаз, когда он приправлен капелькой фрустрации. Именно своей мимолетностью дороги ласки. И Гавейн возбуждает ее так, что и она уже не может терпеть, а потом встает на колени, лицо сосредоточенное, почти страдальческое – теперь его очередь! – брови нахмурены, глаза бешеные, как будто собирается штурмовать Анапурну, и с яростной решимостью привлекает ее к себе. И они любят друг друга сидя, лицом к лицу, глядя глаза в глаза, и это почти невыносимое счастье.

В эту ночь ей не придется удерживать его – он даже не пытается встать. Затихает, прижавшись к ее мокрому бедру в теплом запахе их близости, забыв о том, что надо бежать, смывать следы своих утех. Мари-Жозе, наверное, не нравятся эти излияния. Побаловались – нужно сполоснуться, застегнуться и снова стать достойным отцом семейства, который может, не стыдясь, смотреть в глаза своим детям. Гавейн так удивился в первый раз, когда Жорж не выказала отвращения к растекшейся сперме, наоборот, была недовольна, что он оставляет ее одну на холодных простынях и бежит в душ. Сама она не вставала мыться, хотя бы ради того, чтобы покончить с отвратительным ритуалом своей юности, когда с каждой секундой рос страх перед последствиями и даже одеколон, впрыснутый в опасную зону, не мог гарантировать безнаказанности. Но сейчас они лежат обнявшись и каждый боится заговорить о будущем.

Их будущее разлетится завтра в разные стороны. Жорж будет писать, как обычно, в Пуэнт-Нуар до востребования. Он будет отвечать каждые две недели, сходя на берег. Но что он ей может написать? «Сильный ветер, сударыня…» Как это грустно – любить альбатроса. Но в здешних морях он хотя бы меньше рискует.