Сокровищница тайн - [6]

Кто участвовать мог бы в вершимых тобою делах,

Чтоб помилован был уместившийся в горсточке прах?

Только занавес тайны рукой твоей будет откинут,

Власяницы свои оба мира совлечь не преминут[31].

Прежде мозг Низами о тебе был тоскою томим, —

Ныне вновь оживлен благовонным дыханьем твоим.

Верность в душу поэта вдохни в этом мире коварства

И его нищете подари Фаридуново царство,

ВОСХВАЛЕНИЕ ЧЕТВЕРТОЕ

Ты в короне посланцев жемчужина выше сравненья

Тем даруешь венцы, кто возвышен по праву рожденья.

Те, кто здесь рождены или в чуждых пределах живут,

В этом доме толпясь, твоего покровительства ждут.

Тот, кем бейт бытия был во имя посланника начат,

Знал, что имя его только рифмой конец обозначит[32].

Мир в развалинах был, но когда указанье пришло,

Вновь тобой и Адамом отстроено было село.

В воздвигаемом доме мы лучшей красы не встречали,

Чем последний кирпич и вода, налитая вначале.

Ты  —  Адам, ты и Ной, но превыше, чем тот и другой,

Им обоим тобою развязан был узел тугой.

Съел Адам то зерно[33], где исток первородного срама,

Но раскаянье слаще варенья из роз для Адама.

В покаянный цветник благовонье твое пролилось,

И лишь пыль твоей улицы  —  сахар адамовых роз.

Лишь по воле твоей роз раскаянья сердце вкусило.

Так раскаялись розы, что сахаром их оросило.

Мяч  покорности  богу в предвечности  был сотворен,

На ристалище сердца посланником брошен был он.

Был Адам новичком,  —  с чоуганом еще незнакомый,

Мяч он клюшкой повел, этой новой забавой влекомый.

Но когда его конь устремился пшеницу топтать,

Мяч пришлось ему бросить и в угол ристалища стать.[34]

Ной живою водой был обрадован, мучась от жажды,  —

Но изведал потоп, потому что ошибся однажды.

Колыбель Авраамова много ль смогла обрести?  —

Полпути проплыла и три раза тонула в пути[35].

Лишь Давиду стеснило дыханье, он стал поневоле

Низким голосом петь, как певать не случалось дотоле.

Соломона был нрав безупречен, но царский удел

Лег пятном на него, и венца он носить не хотел.

Даже явное видеть Иосиф не мог из колодца,  —

Лишь веревку с бадейкой, которой вода достается.

Хызр коня своего повернул от бесплодных дорог,

И полы его край в роднике животворном намок.

Увидал Моисей, что он чаши лишен послушанья,

И о гору «Явись мне» сосуд он разбил упованья[36].

Иисус был пророком, но был от зерна он далек,

А в пророческом доме не принят безотчий пророк.

Ты единственный смог небосвода создать начертанье,

Тень от клюшки один ты накинул на мяч послушанья.

На посланье  —  печать, на печати той буквы твои.

Завершилась хутба при твоем на земле бытии.

Встань и мир сотвори совершеннее неба намного,

Подвиг сам соверши, не надейся на творчество бога.

Твой ристалищный круг ограничен небесной чертой,

Шар земной на изгибину клюшки подцеплен тобой.

Прочь ничто удалилось, а бренность не вышла на поле,  —

Так несись же, скачи  —  все твоей здесь покорствует воле!

Что есть бренность? Из чаши похитит ли воду твою?

Унести твою славу по силам ли небытию?

Ты заставь, чтоб стопа небытья в небытье и блуждала,

Чтобы бренности руку запястие бренности сжало.

Речь дыханьем твоим бессловесным дана существам,

Безнадежную страсть исцеляет оно как бальзам.

Разум,    вспомоществуем   твоим   вдохновенным   уставом,

Спас нам судно души, погибавшее в море кровавом.

Обратимся к тебе, обратясь к девяти небесам,

Шестидневный  нарцисс[37]  —  украшенье твоим волосам.

Наподобье волос твоих мир всколыхнется широко,

Если волос единый падет с головы у пророка.

Ты умеешь прочесть то, чего не писало перо,

Ты умеешь узнать то, что мозга скрывает нутро.

Не бывало, чтоб буквы писал ты своими перстами[38],

Но они никогда не стирались чужими перстами.

Все перстами сотрется, лишится своей позолоты, —

Только речи твои не доставили пальцам работы.

Стал лепешкою сладкою прах из-под двери твоей,

Улыбнулись фисташкою губы, кизила алей.

Хлеба горсть твоего на дороге любви, по барханам,

Это на сорок дней пропитанья  —  любви караванам.

Ясный день мой и утро спасенья везде и всегда!

Я у ног твоих прах, ибо ты мне  —  живая вода.

Прах от   ног  твоих  —  сад, где душа наполняется миром,

И гробница твоя для души моей сделалась миром.

Из-под ног твоих пылью глаза Низами насурмлю,

И попону коня на плечо, как невольник, взвалю.

Над гробницей пророка, подобной душе беспорочной,

Поднимусь я как ветер и пылью осяду песочной.

Чтобы знатные люди из праха могли моего

Замешать галию и на голову вылить его.

ПРОСЛАВЛЕНИЕ ЦАРЯ ФАХРАДДИНА БАХРАМШАХА СЫНА ДАУДА

В этом временем созданном мире, как точка в кругу,

Пребываю я пленным и с центра сойти не могу.

С ног мне пут не сорвать. Я твоей добротой обеспечен.

Я под сенью твоей, сам же фарром царей не отмечен.

В прах сыпучий земли я ногами глубоко залез,

Между тем мои руки  —  в суме переметной небес.

С головою склоненной я шел размышлений тропою,

Молча шел со склоненной до самых колен головою.

Пролилось на колени сиянье лица моего,

И зерцалом души они стали от света его.

Был я мыслями весь погружен в созерцанье зерцала,

А зерцало очей окружающий мир созерцало, —

Не блеснет ли зерцало иное, сияньем маня,

Не сверкнет ли откуда нежданный огонь для меня?

И лишь только мой разум, прийти к заключенью способный,