Сокровищница тайн - [3]

Тщась познать твои свойства, у нас ослабели умы,

Но хадис «О постигшем аллаха»[10] усвоили мы.

Речь незрела у нас, своего мы стыдимся усердья,

За незрелость ее да простит нас твое милосердье!

Прибегаем к тебе мы, ничтожнее нежели прах,

Прибегаем к тебе, на тебя уповая, аллах.

Утешителей друг, ты утешь нас по милости многой!

О, беспомощных помощь, своей поддержи нас подмогой!

Караван удалился, отставшим вослед посмотри,

Ты на нас, одиноких, как добрый сосед посмотри!

Нет подобных тебе. Не в тебе ли защита, в едином?

Сирых ты покровитель,  —  к кому же иному идти  нам?

Совершая молитву, мы взор обратим на тебя.

Если ты к нам неласков, то кто ж приласкает любя?

Чьи к тебе протянулись  с таким упованием руки?

Кто стенает, как мы, чьи сильнее душевные муки?

Слезно молим тебя: отпущение дай нам грехов,

Будь опорой пришедшим под твой защитительный кров!

Чрез тебя Низами и господство узнал и служенье.

Ныне имя его вызывает в любом уваженье.

Дарованью приветствий наставь его скромный язык,

Сделай так, чтобы сердцем твое он величье постиг!

В ПОХВАЛУ БЛАГОРОДНЕЙШЕГО ПОСЛАННИКА

«Алиф», только лишь был он на первой начертан скрижали[11],

Сел у двери, ее же пять букв на запоре держали.

Дал он петельке «ха» управленье уделом большим,

Стали «алифу»: «даль» ожерельем и поясом «мим».

И от «мима» и «даля» обрел он над миром главенство,

Власти царственный круг и прямую черту совершенства.

Осеняемый сводом из сих голубых изразцов,

Благовонным он был померанцем эдемских садов!

Таковы померанцы: они настоящей порою

Созревают сперва, а потом зацветают весною.

«Был пророком»  —  хадис, что со знаменем вышел вперед[12],

Поручил он Мухаммеду кончить пророков черед.

Хризолитовым перстнем стал месяц с желтеющим светом,

А Мухаммеда  —  знак драгоценным его самоцветом.

В ухе мира висит его «мима» златое кольцо,

И покорно Мухаммеду мира двойное кольцо.

Ты измерил пространства, тебе и  мессия слугою,

Все  —  твои благовестники, все они с вестью благою.

Шаг за шагом, когда возносился он прочь от земли,

Ввысь и ввысь небеса его в страхе смиренном несли.

И глядели насельцы обоих миров на пророка

И в поклоне земном головами склонялись глубоко.

Он последней ступени коснулся ногой, но за ней

Поднялся и еще на божественных сто ступеней.

Скакуна с его стойлом высоким внизу он оставил,

О попоне заботу оставшимся здесь предоставил.

Он жемчужиной стал, обретенною в море земли,

Небеса же ее до венца божества донесли.

Ночью темной, как амбра, жемчужину неба ночного

Бык небесный похитил, изъяв из ноздри у земного[13].

И когда наступил путешествию должный конец,

Близнецы ему дали свой пояс и Рак свой венец.

Неба Колос[14] расцвел при одном появленье пророка,

Этот Колос расцветший от Льва он отбросил далеко.

Чтоб измерить, насколько той ночи цена велика,

На Весах ее вес проверяла Венеры рука.

Но столь грузную гирю не взвесить такими весами,

Легче гири тяжелой весы оказалися сами.

И пока проносился пророк меж сияющих звезд,

Чашу противоядья излил Скорпиону на хвост.

Вдаль метнул он стрелу, где его проходила дорога,

Ею был уничтожен губительный вред Козерога[15].

Стал Иосифом в Кладезе, солнцу подобно, пророк,

Стал Ионою Рыб, ибо Кладезь от них недалек[16].

И лишь в знаке Тельца он поставил Плеяды престолом,

Сразу войско цветов разбросало палатки по долам.

И лишь в горном саду на лужайке раскрылся цветок,

Наступил на земле расцветания вешнего срок.

После с неба седьмого повел он почтительно речи,

У пророков прощенья просил, что зашел столь далече.

Звездный занавес неба шаги разрывали его,

На плече своем ангелы знамя держали его.

Полночь мускус наполнил дыханья его неземного,

Полумесяцем в небе коня его стала подкова.

В эту темную ночь даже молния в беге своем

Не могла бы поспеть за его быстроногим конем.

Словно сокол с шажком куропатки, с пером голубиным,

Уносился Бурак, лучезарен, к небесным глубинам.

Вечный «лотос предела»  —  сорочки пророка перед,

Край девятого неба задел он, свершая полет.

Стала днем эта ночь  —  дня прекрасней земля не знавала!

Стал цветок кипарисом  —  прекрасней весны не бывало!

Из нарциссов и роз, что в небесном саду разрослись,

Глаз-нарцисс лишь один насурмлен был стихом: «Не косись!»[17]

Лишь девятых небес по ступени достиг бирюзовой

Цвет нарцисса, руками подхваченный снова и снова,  —

Его спутники вдруг побросали щиты в забытьи,

Поломали воскрылья, развеяли перья свои.

А пророк чужестранцем, чья долго тянулась дорога,

В дверь смиренно кольцом постучал на пороге чертога.

И, завесою скрыты, тотчас охранявшие дверь

Пропустили его,  —  одинок он остался теперь.

Шел он дальше без спутников, по неизвестной дороге,

Сам теперь он не ведал, куда приведут его ноги.

А другие остались и внутрь не проникли за ним,

Он же вдруг изменился: не прежним он был, а иным.

Засияли венцом его ноги на темени мира,

И девятое небо ликуя с ним жаждало пира.

И по буквам девятого неба провел он калам,

С рукава у небес он списал сокровенный «алям»[18].

Длилось мерно дыханье в своем обиталище тесном,

Обладатель души подвигался в обличье телесном.

Наконец он и края девятого неба достиг, —

И остались в пророке душа лишь и сердце в тот миг.

К дому сути своей поспешало весомое тело,