Сокровища поднебесной - [158]

И надо же такому случиться: однажды я, беззаботный бродяга, вечный скиталец, своенравный, как любой ветер, вдруг обнаружил, что мои горизонты сузились до ежедневного присутствия в бухгалтерии и на складе компании и двухразовых пиршеств, сопровождаемых сплетнями в Риалто. Увы, я выполнял свой долг. Кому-то надо было заниматься Торговым домом Поло. Мой отец, в сущности, удалился от дел, а дядя Маттео был инвалидом и никуда не выходил из дома. В Константинополе мой самый старший дядюшка тоже постепенно отошел от дел (и умер вскоре после этого, думаю, от скуки). Поэтому там мой двоюродный брат Никколо, а здесь я взяли на себя всю ответственность. Мне кажется, что подобная деятельность действительно была по душе моему двоюродному брату. Вы спросите: а как же я сам? Ну, я честно выполнял эту полезную и не слишком тяжелую работу. Я еще не начал скучать от ее однообразной монотонности, я все еще не до конца сдался, хотя в глубине души и подозревал, что теперь так будет всю мою жизнь. Но вскоре произошли две вещи.

Во-первых, ты, Луиджи, прислал мне копию своей только что оконченной «Книги о разнообразии мира». Я тут же начал каждый свободный миг читать ее и получал при этом огромное наслаждение. Как только я закончил чтение последней страницы, то отдал ее переписчику, чтобы тот сделал для меня несколько дополнительных экземпляров. Я нашел, что в целом книга просто восхитительна, там было всего лишь несколько ошибок, допущенных полностью по моей вине, потому что я слишком быстро рассказывал, и ты не успевал записывать, я же потом не позаботился с должным вниманием перечитать твой первоначальный набросок.

Ошибки у тебя встречаются следующие: кое-где возникла случайная путаница в датах, отдельные приключения изложены не в той последовательности, неправильно записаны некоторые сложные восточные географические названия: ты, например, пишешь «Сайнфу» там, где должно быть «Юньнань Фу», и «Янчжоу» вместо «Ханчжоу» (из-за этого получается, будто бы я служил в качестве сборщика налогов совершенно в другом городе, далеко от того места, где это было на самом деле). Вообще-то такие тонкости имеют значение только для меня — кто еще в этом западном мире знает разницу между Янчжоу и Ханчжоу? Я даже не побеспокоился приказать, чтобы мой писец исправил ошибки, когда делал копии.

Я официально преподнес одну из копий дожу Градениго, а тот немедленно ознакомил с ее содержанием знатных членов Совета, а они рассказали о ней своим родственникам и слугам. Я подарил еще одну копию синьору Грисостомо, священнику нашего нового прихода Сан-Жуана. А он, должно быть, рассказал о книге всему духовенству и всей своей пастве, потому что я тут же снова стал знаменит. Даже с еще большей алчностью, чем та, которую они демонстрировали; когда я прибыл из Китая домой, люди начали искать со мной знакомства, являться ко мне под надуманными предлогами, показывать на меня на улице, на Риалто, из проплывавших мимо гондол. А твои личные копии, Луиджи, должно быть, тоже распространились и рассеялись, подобно семенам одуванчика, среди торговцев и путешественников, прибывших в Венецию из чужих краев. Утверждают, что якобы некоторые приезжают посмотреть на меня точно так же, как на базилику Сан Марко и другие достопримечательности города. Если я принимал чужеземцев, то многие говорили мне, что прочли «Книгу о разнообразии мира» у себя дома уже переведенной на их родной язык.

Как я уже говорил, Луиджи, нас не спасло даже то, что мы с тобой выпустили из повествования много вещей, которые казались нам слишком невероятными, чтобы в них поверить. Некоторые энтузиасты искали со мной встречи, рассчитывая познакомиться с тем, кого они действительно считали путешественником в дальние страны, однако по большей части люди желали увидеть человека, которого они по ошибке принимали за Великого Сочинителя, автора образной и развлекательной выдумки, а некоторые надеялись хоть краешком глаза взглянуть на Удивительного Лжеца — так толпа собирается, чтобы посмотреть, как секут какого-нибудь знаменитого преступника на площади у столбов. Казалось, что чем больше я протестовал, заверяя, что рассказал чистую правду, тем меньше мне верили, и с тем большим юмором (хотя и с любовью) ко мне относились. Едва ли я мог пожаловаться на то, что стал центром всеобщего внимания, потому что взгляды тех, кто смотрел на меня, были теплыми и полными восхищения, но я бы предпочел, чтобы мною восхищались не как выдумщиком.

Как я уже упоминал, наш новый Ca’Polo располагался на Корте Сабионера. Полагаю, что даже на последних картах Венеции до сих пор сохранилось официальное название этой маленькой площади — Двор корабельного балласта. Но ни один житель города больше не называл ее так. Всем она была известна как Двор Милиони — в мою честь, — потому что я прославился по всей Венеции как Марко Милиони, человек, нагромоздивший миллион выдумок, ибо все мои рассказы считали ложью и преувеличениями. Я стал очень известным человеком, однако слава моя была весьма сомнительна.

Со временем я настолько привык к своей новой репутации, что даже не обращал внимания на толпы мальчишек, которые постоянно следовали за мной во время прогулок по городу. Они размахивали деревянными мечами, подскакивали, словно галопировали на лошади, и в то же время шлепали себя по заду, крича что-нибудь вроде: «Подойдите сюда, великие принцы!» или «Забери тебя орда!» Такое постоянное внимание было неприятным, поскольку давало возможность даже совершенно посторонним людям узнавать и приветствовать меня, когда мне хотелось бы остаться неузнанным. Тем более что к тому времени у меня появилась еще одна причина не так бросаться в глаза горожанам, ибо случилось следующее.