Сокровища медного свитка - [6]

Своим открытием Кун, по мнению одних, был обязан зною иерусалимского лета. Другие объясняли его воздействием местного «арака» — напитка, как известно, отличающегося крепостью. И лишь немногие приняли ученого профессора всерьез. За три с половиной года дело так и не сдвинулось с места. Для работы по разрезанию свитков требовалась хорошо оборудованная лаборатория, однако иорданские власти проявили вполне понятное нежелание выпустить из рук бесценную реликвию прошлого: слишком много их, безвозвратно уплыло из стран Востока на чужбину. Тем не менее, воспользовавшись сообщениями о работах американцев и все возрастающей назойливостью ученых, желавших ознакомиться с содержанием таинственного медного свитка, англичанин Джералд Ланкестер Хардинг, который был в то время директором департамента древностей, убедил наконец иорданское правительство дать разрешение на вывоз в Англию для обработки хотя бы меньшего из двух свитков. Я еще ранее обращался с просьбой предоставить честь проведения соответствующих работ Манчестеру — городу и его университету, всегда проявлявшим самый живой интерес к свиткам Мертвого моря. Хардинг согласился, и я приступил к поискам в Манчестере лаборатории, способной (и, разумеется, готовой) взяться за выполнение деликатного поручения — разрезание драгоценных свитков на полосы. После того как я предпринял одну-две неудачные попытки пробудить к этому делу интерес университета и коммерческих лабораторий, один из коллег предложил мне обратиться в Технологический колледж. Директор колледжа доктор Б. В. Боуден оказался человеком донельзя покладистым и преисполненным энтузиазма. Я сообщил ему все, что мне было известно о свитках, и он в свою очередь обещал мне полную поддержку: колледж возьмет на себя выполнение этой задачи, если, конечно, она вообще выполнима. Попечители колледжа также оказались на высоте: незамедлительно выделили известную сумму, чтобы оплатить полное рабочее время профессора инженерной механики доктора X. Райта Бэйкера, которого просили взять на себя ведение работ.

Итак, летом 1955 года меньший из медных рулонов прибыл в Англию. К тому времени в специальной комнате, отведенной колледжем для наших целей, уже стоял станок для его разрезания. Он не производил ошеломляющего впечатления и казался довольно неуклюжим? Возможно, это объяснялось тем, что его собрали почти целиком из устаревшего армейского оборудования, приобретенного в конце войны изобретательным казначеем. А может быть, подобное представление возникало при виде судорожных подпрыгиваний устройства всякий раз, когда узелок на приводном шнуре, соединяющем мотор с пилой, попадал на ведущий вал мотора.

Профессор объяснил, что рулон сначала насадят на ось, смонтированную на раме, которую затем укрепят на тележке, двигающейся по направляющим непосредственно под 1,75-дюймовой циркулярной пилой. Таким образом, двигаться будет свиток, а пила останется неподвижной; вал же, на котором она вращается, можно будет при необходимости опускать и поднимать прикосновением руки оператора.

Среди прочих приспособлений нужно назвать подведенный к пиле вентилятор для сдувания опилок и помещенную над пилой старую лупу для точного визуального контроля за глубиной распила.

Чтобы свиток не распался на тысячу кусочков при соприкосновении с лезвием пилы, его внешнюю часть пришлось покрыть авиационным клеем, а затем подвергнуть термической обработке; поверхность свитка оказалась покрытой достаточно гибкой пленкой, почти даром выполнявшей отныне функции знаменитого листового золота.

Первая линия будущего распила вырисовывалась довольно четко: как раз на стороне, диаметрально противоположной краю свитка, явственно просматривалось поле между двумя колонками знаков. В дальнейшем же пилу, очевидно, следовало направлять либо с таким расчетом, чтобы повредить наименьшее число букв, видимых на каждой открывающейся стороне свитка, либо так, чтобы она рассекала только такие знаки, которые легко поддавались бы восстановлению.

В тот вечер я оставил профессора Бэйкера изнывавшим от нетерпения: станок наготове, свиток, уже распакованный, лежит на столе. Первый взрез, как мы условились, профессор должен был сделать на следующее утро; однако, когда вскоре раздался телефонный звонок и Бэйкер, задыхаясь от волнения, сообщил мне, что первая операция проведена, я не слишком удивился. Свиток не рассыпался на тысячу кусочков; первый сегмент наконец увидел свет.

Утро принесло новое открытие: вековой слой пыли, набившейся в свиток, снимался с его поверхности с поразительной легкостью. Основную массу удалось удалить, осторожным соскабливанием, а мягкие движения круглой нейлоновой щеточки, насаженной на вал бормашины, пробудили к жизни буквы, с таким усердием выгравированные много веков назад у берегов Мертвого моря. (Мы одолжили машину в стоматологическом училище, но со временем пришлось купить свою, для Технологического колледжа, ибо, как оказалось, стоматологам тоже нужна их машина, хотя, правда, совсем для других целей).

Итак, я держал в своих руках фрагмент столбца из последней, третьей части текста (колонка IX, пункт 39–45), начало которого еще было скрыто внутри большого свитка, находившегося в музее в Иордании.