Сократ. Введение в косметику - [69]

Но конечно, не всякий идеалист развивается так типично; у многих идеалистов отсутствует сверхнебесный мир; ведь и параноик идёт не непременно к царской короне, ограничиваясь часто значительно меньшим. Идеалист – тот, кто, исходя из личных влечений, построяет идеал для себя и, обычно, для других, и из того, что он – идеал, считает возможным и обязательным и для себя, и для других стремится к его осуществлению, игнорируя все остальные заботы и оставляя вне сомнений как то, что этот идеал безусловно осуществим, так и то, что вне его осуществления не может быть счастья. Каков этот идеал – небесный или земной, это не важно; для идеалиста характерен путь построения философии, а не её содержание.

Так вот таким идеалистам может очень не понравиться начерченный образ культурного человека, и прежде всего в связи с третьим вопросом из поставленных в начале предшествующей главы. В самом деле, пусть устранение ошибок в оценке расширяет область возможных радостей, – но оно может вместе с тем вести к ослаблению радостей; пусть идеалист заблуждается, – но его заблуждение даёт ему крайне интенсивную радость, восторженное влечение именно потому, что он считает свою ценность, свой идеал абсолютным; раскройте ему глаза, заставьте его понять, что его идеал – только зуд, – и он потеряет свою радость, не приобретши других радостей и силу своей натуры; а что это вполне возможно, автору «Темпераментов» должно было бы быть известным лучше, чем кому-нибудь. Всё это, конечно, так, и я могу дать защитнику заблуждений только одно утешение: все люди никогда не смогут стать вполне культурными; заблуждениям, суевериям и идеализму, как и психическим заболеваниям, останется место. Цинизм никогда не будет философией всех, но он будет философией тех, кто способен стать культурным. Будет ли это большинство или меньшинство, – предрешать не стоит.

Более серьёзны опасения, что цинизм внесёт разложение в общественную жизнь, оторвёт личность от общественных интересов, сделает его узким эгоистом, приведёт к вымиранию благодаря пренебрежению к инстинктам. Но все эти опасения напрасны. Общественная жизнь не пострадает от культурных людей и потому, что трудность стать культурным делает массовую культурность реальностью далёкого будущего, и потому, что индивидуализм культурных людей – не политический, а «этический» (я предпочитаю говорить: диэтетический), свои индивидуальные влечения культурный будет удовлетворять не вопреки интересам общества, а вне пределов интересов общества: и это тем более, что для культурного общественные блага, как например, эстетические, являются особенно ценными. Также и цинизм культурных совсем не антисоциален, а только делает социально настроенного человека сознательно социальным, поскольку он понимает, что его социальность вытекает из особого зуда, называемого симпатическим чувством, и что удовлетворение (устранение) этого зуда даёт ему очень большую радость.

Но цинизм и философия культурных людей не только не опасны для общества, но социальная жизнь даже много выиграет от существования культурных: они принесут новые общественные ценности и сделают более ценными многие из старых благодаря нахождению наиболее рациональных условий их использования. Сосредотачивая внимание на искании «созидающих радость» объектов и действий, т. е. таких, которые, вызывая слабый зуд, устраняют его с продуцированием интенсивной радости, – циники обещают дать много общественных или индивидуальных, но пригодных для большинства ценностей. В настоящее время можно указать пока на три известных области, которые, видимо, в первую очередь будут разрабатываться циниками с точки зрения созидания зудов. Эти три области, три формы зудов, представляющих наиболее серьёзные ценности не слишком серьёзных людей, —

зуд симпатический,

зуд эстетический,

зуд косметический.

V. Симпатическое чувство и театрализация жизни

Для многих лиц источником наиболее острых эмоциональных переживаний является участие в общественном строительстве: руководство одним из крупных органов управления страны, участие в парламентских организациях в качестве народного представителя, работа в политической партии – всё это и многое другое очень нередко целиком захватывает человека, так что для других интересов и переживаний не остаётся места. Такой человек производит свою работу с величайшим упоением, доходящим до энтузиазма: в случае успеха в выполнении замыслов он чувствует себя настолько удовлетворённым, что в иных радостях уже не нуждается. В основе политической работы могут лежать различные факторы, начиная с узко эгоистических стремлений видеть осуществлёнными свои личные замыслы, хотя бы они были заведомо бесполезны или даже вредны дня управляемых, переходя через стремления идеалиста, надеющегося осуществлением своих утопических идей сделать людей блаженными, и кончая искренним и страстным желанием реального политика свою жизнь и деятельность посвятить всецело посильной помощи управляемым или, вообще, людям настоящего и ближайшего будущего. Но острые радости политической деятельности лишь в виде редкого исключения могут принадлежать лицам, работающим из своекорыстных целей (стремление к богатству, славе, властолюбие); в общем же, эти радости характерны именно для лиц, руководящихся искренним желанием помочь людям, и поэтому их (и только их) следует назвать альтруистическим или филантропическим чувством: это – радость помощи другим людям, и при том не определённым известным индивидуумам (в отличие от семейного чувства, от дружбы и других подобных), а «людям вообще» – нации, классу и пр. Я говорю о политической работе как источнике таких радостей лишь потому, что это – наиболее частый источник; но наряду с ним можно было бы отметить и многие другие работы, могущие давать ту же радость, – работу учёных, педагогов, врачей, техников; даже и рядовая работа члена общественной организации может давать такую радость, поскольку он сознаёт свою работу как нужную для общества, как часть социального строительства, – но для этого требуется предварительная подготовка, соответствующее воспитание данного лица.