Сократ - [7]
Одну из глав своей книги «Человек откуда-то» писатель назвал «Веселый мессия». Его завещанием людям были слова Сократа: «Живите блаженной жизнью на земле! Metaforite! Изменяйтесь! Изменяйте мир!» А Мирослава Томанова, известная советскому читателю по роману «Серебряная равнина» (1970), посвященному боевым соратникам Людвика Свободы, и лирическому сборнику «Размышления о неизвестном» (1974), где воскрешен образ молодого чешского композитора, ушедшего в партизаны, недавно завершила незаконченные воспоминания своего мужа, следуя его принципу «выкапывать старые корни, из которых растут новые побеги».
Олег Малевич
СОКРАТ – ИСКАТЕЛЬ БЛАГА
«Много на свете дивных сил, но сильней человека – нет.»
Софокл
ПРОЛОГ
Смех – привилегия богов и людей.
Демокрит[11]
Богиня усмехалась.
Она только что проснулась, расправила свои стройные члены и окинула взором двор, загроможденный изваяниями, торсами, глыбами мрамора. Удовлетворенно отметила, что день ее праздника открывает хрустальное утро, сверкающее, как росинка на цветке овечьего гороха.
Богиня перевела взор на своего соседа, дядюшку Мома. Бог Мом еще спал. Богиня с участием разглядывала его ухмыляющееся лицо, не законченное Софрониском: искривленные губы, один глаз прищурен, насуплены брови, а ухо наставлено жадно – чтоб ни словечка не упустить.
Но вот и Мом открыл глаза – его разбудил стук сандалий: подбегала молодая женщина с цветами в руках. Это напомнило Мому, какой сегодня день, и он обернулся к богине, собираясь начать поздравительную речь. Но молодая женщина его опередила: она пала на колени и обняла ноги богини, воззвав:
– О, Артемида, великая богиня!..
Богиня усмехалась.
– Вот я принесла цветы олеандра ко дню твоего рождения… А эту медовую лепешку я жертвую тебе за Фенарету… Слышишь, как она стонет? Прошу тебя очень, облегчи ее боли!
Женщина вскочила и убежала в дом, где повитуха Фенарета, жена скульптора Софрониска, сама лежала в родовых муках.
– Я еще вчера сказал себе, что должен первым поздравить нашу богинюшку! А эта вертихвостка все мне испортила! – в бешенстве бросил Мом.
Богиня смеялась, обнажив белоснежные зубы.
– Ну не ругайся, Мом, да поздравь меня!
– Негодница. Опередила меня, толстоногая дурнушка…
– Довольно! – весело воскликнула богиня, скользнув взглядом по своим прекрасным, стройным ногам. – Принимаю твои слова как поздравление, не то ты, войдя в раж, и вовсе о нем забудешь и станешь бог весть как долго бранить несчастную бабенку, старый ворчун! И многих олимпийцев бесстыдно высмеивал, а после этого жалуешься, что ты самый нелюбимый из богов и что папаша Зевс согнал тебя с Олимпа!
Мом проворчал:
– Просто Зевс старый недотрога! Чуть что, сразу обижается…
– Тсс! Не сваливай на него. Всему виной твой неуемный язык, вечно ты всем недоволен, вечно судишь всех и вся…
– А разве это дурно?
– Милый дядюшка Мом, – сказала богиня. – Тебе и на земле-то трудненько бы приходилось с такой ехидной натурой, а уж что говорить об Олимпе, где нет афинской демократии…
– Ни афинской, ни небесной, – сварливо перебил ее Мом. – Олимп – и демократия! Ха! Олигархия, да что я говорю – тирания!
Богиня предостерегающе подняла руку:
– Осторожней, Мом!
Тот спохватился – ведь Артемида сама принадлежит к высшей небесной олигархии – и заговорил извиняющимся тоном:
– Ты – исключение, дорогая. И твой брат Аполлон – тоже. Но остальные-то? Гера, Афина, Посейдон, Арес, Афродита…
Едва имя богини любви коснулось слуха Артемиды, она опустила руку на рожки мраморной косули, всюду ее сопровождавшей, и попросила:
– Расскажи мне, как это вышло с твоим… скажем, уходом с Олимпа! Говорят, ты бранил Прометея, создателя человека, за то, что он поместил сердце в его груди? И будто упрекнул Прометея: раз сердце человека скрыто, никто и не видит, что в нем кроется, и от этого в мире много зла. И еще будто ты нелестно отозвался об Афине и даже о самом Дие. Но мой брат Аполлон рассказал мне, что Зевс изгнал тебя за то, что ты якобы порочил красоту его дочери Афродиты.
– А с какой стати мне было ее щадить? – удивился Мом. – Я – бог насмешки и глупости в одном лице. Было так, как ты говоришь. Зевс повелел: «Внимательно осмотри это божественное создание, страшно мне любопытно, найдешь ли ты, придира, хоть малейший изъян в красоте моей дочери». Все стихли. Ага, думаю, ловушка! И отвечаю: «Погоди, дорогой Дий! Какую красоту ты имеешь в виду – тела или души?» Афродита презрительно фыркнула, а Зевс разбушевался. «Ступай в болото, Мом, со своей душой! Это сумасшедшие афинские философы выдумали такое учение, и, как мне донес Гермес, оно ширится, словно сам Эол раздувает его по земле. Мне это не нравится, похоже, что человек хочет возвыситься над нами, богами. Этот мятежный человечий дух долетает уже и сюда, на вершину Олимпа! Я говорю о красоте тела. Смотри и суди!» Ну, смотрю, разглядел девчонку спереди, сзади – никак не найду никакого изъянца. Белая, пышная, как морская пена, кожа что тебе косский шелк, никаких недостатков…
Артемида пренебрежительно рассмеялась:
– Эх ты, бог издевки, вечно ищешь недостатки, а тут промахнулся! А ее пропорции?!
Мом осклабился:
Перед вами интереснейший художественный роман классика чешской литературы Йозефа Томана "Калигула, или После нас хоть потоп". Этот роман посвящен жизни и политическим деяниям римского императора Калигулы, фигуры далеко неоднозначной, как показала история. Остросюжетный, динамичный роман изобилует хитроумными дворцовыми интригами и откровенными любовными сценами.
Роман «Дон Жуан» (1944) написан чешским писателем Иозефом Томаном (р. 1899 г.). Повествование о жизни графа Мигеля де Маньяра, прозванного севильским людом «доном Жуаном», позволяет автору рассказать не только об Испании XVII века, но и высказать свое отношение к современности. В момент появления роман прозвучал протестом против фашистского «нового порядка» захватнических войн и фанатического мракобесия.
Книга, которую вы открываете, — прежде всего о людях, о все еще не изведанных до конца глубинах человеческого существа, диапазон чувств которого воистину безграничен: от нежной любви до всепоглощающей ненависти, от мучительного страха до поражающего воображение героизма и самоотверженности. Вы встретитесь на страницах этой книги с мужчинами и женщинами в солдатских шинелях, которые, повинуясь законам войны, идут вместе, плечо к плечу, долгие месяцы и даже годы. Вы будете следить, как с каждым днем становятся все более сложными их взаимоотношения, отражающие бесконечные оттенки их характеров и душ.
«Заслон» — это роман о борьбе трудящихся Амурской области за установление Советской власти на Дальнем Востоке, о борьбе с интервентами и белогвардейцами. Перед читателем пройдут сочно написанные картины жизни офицерства и генералов, вышвырнутых революцией за кордон, и полная подвигов героическая жизнь первых комсомольцев области, отдавших жизнь за Советы.
Жестокой и кровавой была борьба за Советскую власть, за новую жизнь в Адыгее. Враги революции пытались в своих целях использовать национальные, родовые, бытовые и религиозные особенности адыгейского народа, но им это не удалось. Борьба, которую Нух, Ильяс, Умар и другие адыгейцы ведут за лучшую долю для своего народа, завершается победой благодаря честной и бескорыстной помощи русских. В книге ярко показана дружба бывшего комиссара Максима Перегудова и рядового буденновца адыгейца Ильяса Теучежа.
Автобиографические записки Джеймса Пайка (1834–1837) — одни из самых интересных и читаемых из всего мемуарного наследия участников и очевидцев гражданской войны 1861–1865 гг. в США. Благодаря автору мемуаров — техасскому рейнджеру, разведчику и солдату, которому самые выдающиеся генералы Севера доверяли и секретные миссии, мы имеем прекрасную возможность лучше понять и природу этой войны, а самое главное — характер живших тогда людей.
В 1959 году группа туристов отправилась из Свердловска в поход по горам Северного Урала. Их маршрут труден и не изведан. Решив заночевать на горе 1079, туристы попадают в условия, которые прекращают их последний поход. Поиски долгие и трудные. Находки в горах озадачат всех. Гору не случайно здесь прозвали «Гора Мертвецов». Очень много загадок. Но так ли всё необъяснимо? Автор создаёт документальную реконструкцию гибели туристов, предлагая читателю самому стать участником поисков.
Мемуары де Латюда — незаменимый источник любопытнейших сведений о тюремном быте XVIII столетия. Если, повествуя о своей молодости, де Латюд кое-что утаивал, а кое-что приукрашивал, стараясь выставить себя перед читателями в возможно более выгодном свете, то в рассказе о своих переживаниях в тюрьме он безусловно правдив и искренен, и факты, на которые он указывает, подтверждаются многочисленными документальными данными. В том грозном обвинительном акте, который беспристрастная история составила против французской монархии, запискам де Латюда принадлежит, по праву, далеко не последнее место.