Сократ - [6]
Повествование охватывает 70 лет жизни Сократа, весь период наивысшего расцвета Афин и наступившего после смерти Перикла упадка. Но авторы романа (именно в композиционном построении наиболее существенным образом сказалось творческое участие Мирославы Томановой) сумели сконцентрировать действие вокруг нескольких кульминационных моментов, перемежая его своеобразными лирико-драматическими «интермеццо», делающими нас свидетелями воображаемых диалогов писателя с героем. (Впервые к такому приему Йозеф Томан прибег в книге «Итальянская палитра» (1962), вошедшая в нее глава «Разговор с императором» стала зародышем романа «После нас хоть потоп».) Небольшие главы, мелькающие как эпизоды в кинофильме, образуют многоцветную мозаику. Обычно они контрастны по настроению и эстетической окраске, в них чередуются юмор и трагика, лирика и драматизм. Каждый из эпизодов – законченная сцена, построенная с учетом законов драматургического действия и запечатленная в слове со скульптурной пластичностью и красочной живописностью. А в целом возникает широкая историческая панорама с четко прочерченными главными идейными и сюжетными линиями, и на переднем плане высится величественная фигура Сократа.
Стилистика каждого исторического произведения Йозефа Томана соответствует духу изображаемого времени. Отсюда, например, барочная образность в «Дон Жуане». Задумывая роман «После нас хоть потоп», Томан пришел к выводу, что для него не подходят ни ораторские периоды Цицерона, ни краткие, афористические фразы Сенеки. Вот почему писатель обратился к современному языку и только в зависимости от конкретных сюжетных ситуаций вносил в него те или иные архаические элементы. Современным языком написан и «Сократ», хотя авторы широко пользуются и древнегреческой лексикой в названиях реалий. Особенно современно звучит речь повествователя, но и герои говорят языком наших дней, прибегая даже к нынешнему просторечию. Энергия, лаконизм, афористичность удачно сочетаются с метафорической манерой описания и передачи мысли, свойственной мифологическому сознанию. Живописность и пластичность повествования заставляют порою вспомнить о «Саламбо» Флобера.
Впечатления, навеянные давней поездкой Томана в Грецию, обрели художественную реальность в постоянном интимном общении с античными авторами. И на этом фундаменте возникло продуманно-строгое и величественно-простое, как сам Акрополь, здание. Факты были только теми обломками руин, из которых авторы воссоздавали прошлое, домысливая недостающие звенья по законам художественного правдоподобия.
Томанам удалось выдвинуть вполне самостоятельную концепцию личности Сократа, тесно связанную с новым пониманием породившей его эпохи. Дают ли исторические материалы основание для художественной гипотезы, высказанной в романе? Томановское изображение Сократа весьма близко той концепции, которая во второй половине 60-х – 70-х годах утвердилась в работах таких советских историков философии, как А. Ф. Лосев, Ф. X. Кессиди, В. С. Нерсесянц. А. Ф. Лосев писал, например: «Ни в наружности Сократа, ни в его поведении не было ровно ничего аристократического… Аристократы считали его развязным простолюдином, а демократы видели в нем своего разоблачителя… Сократ своими с виду простыми, невинными вопросами разоблачал не только пошлость обывательских представлений, но и ни на чем не основанную самоуверенность сторонников тогдашнего демагогического режима. В конце концов оказалось, что он решительно всем стоял поперек дороги… Мог ли он, острый мыслитель и проницательный критик современной ему действительности, быть приверженцем тогдашней демократии или аристократии, олигархии или тирании? Мог ли он… не видеть политической ограниченности вождей рабовладельческой демократии, не чувствовать грозно надвигавшейся социально-политической катастрофы? Ясно одно: мыслящему человеку в этой обстановке деваться было некуда. Сократ слишком хорошо чувствовал развал на стороне как демократов, так и аристократов, слишком хорошо видел нарушение и с той и с другой стороны законов справедливости, как он их понимал, чтобы питать какие-нибудь определенные социально-политические симпатии или антипатии. Но именно в силу своего антидогматизма Сократ и получил общеантичное значение…»[10]
Чешская «апология» Сократа не историко-философское сочинение. Перед нами роман, который претендует на историческую достоверность не в деталях, а в общем понимании личности и эпохи. Это итог авторских раздумий, адресованных современности. Йозеф Томан, принципиальный противник искусственной актуализации истории, был убежден, что взгляд на прошлое помогает человечеству глубже понять себя. «Так летчик, поднявшийся над Прагой, видит не только сутолоку переполненных людьми и машинами улиц, но и город в целом», – говорил он автору этих строк.
