Сократ и афиняне - [9]

В мунихион дожди резко уменьшались, все расцветало в полную силу. В фаргелион дожди совсем редкие. В конце этого месяца и в начале следующего — скирофориона — афиняне начинали уборку урожая. В гекатомбеон и метагейтнион дождей не бывает. Жара обычно такая, что не только мелкие ручейки высыхают, но даже по руслу Иллиса можно ходить. Траву в долинах сжигала жара. Стада угоняли в горы. Люди прятались в тени деревьев и домов. Защитить от жары может еще стоя[10]. Прохладу и дожди приносил боедромион. Скот возвращался на равнины. Начинали дуть холодные ветры. Осенью пашут и сеют. С середины пианепсиона корабли ставили на прикол, пока не стихнут в море ветры, шторма и бури. В мемактерион и посейдеон афиняне сучили козью шерсть, пряли лен, занимались хозяйственными и общественными делами.

Грозовая туча, клубясь, быстро росла. Резко потемнело и похолодало. Люди удивленно смотрели, когда жирное и обвислое черное брюхо тучи вдруг лопнуло, из шва и множества боковых трещин брызнул и тут же исчез ослепительно яркий свет, после чего наступившая тьма показалась мраком. Тут же раздался такой грохот, что все и всё: люди, дома, животные, деревья — казалось, невольно вздрогнули; задрожала земля, затряслись здания, деревья, статуи. Раздался треск, будто распороли небо по всем швам сразу. Никогда ранее не виданная старожилами Афин огромная туча, пришедшая с моря, накрыла великий город. Исчез не только сверкающий белизной пентелийского мрамора Парфенон, исчез весь Акрополь. Еще остававшиеся видимыми ступеньки Пропилеи[11] как будто вели в скрытые клубящимися облаками небеса. Забрали в небо боги гордое творение Мнесикла, Калликрата и Иктина[12]. В темной туче, во мраке стихии исчез труд гения Фидия[13] и воли Перикла[14]. И стала земля мрачной и холодной, как до огня Прометея. И люди стали выглядеть в тени грозной тучи такими же жалкими, беспомощными, неразумными и грязными, как и весь этот мир. Черное небо упало на замершую землю и накрыло темным покрывалом людей, животных и растения. Вслед за тьмой рухнуло на землю море воды. Не потоком, а плотной стеной упал дождь, заставляя прогибаться под тяжестью струй все на этом белом свете: люди бежали, полусогнутые, под плащами и накидками; обвисли, прижавшись к стволам, мокрые ветки деревьев; прогнулись под тяжестью воды, а кое-где и обвалились крыши домов, вызвав вопли перепуганных людей и рев животных. В мгновение ока агора опустела. Лишь несколько человек замешкались, укрывая свои товары, и теперь, скользя по жидкой грязи разъезжающимися в разные стороны ногами, растерянно бежали под кровлю ближайшей двойной стои, разделенной стеной надвое и имеющей с обеих сторон два ряда колонн. Не раз под кровлей этой стои Пойкиле Сократ вел оживленные беседы с софистами, со своими учениками, с другими гражданами. Был он свидетелем и того, как необычайно рыжий художник Полигиот изобразил на стене, разделявшей стою на две части, сцену взятия Трои, а Микон — сцену битвы афинян под предводительством Тезея с амазонками. Художники шутливо отгоняли Сократа, чтобы тот отошел в сторону — подальше от позировавшей Микону для вождя амазонок гетеры Амфросии, угрожая в противном случае изобразить его на картине в виде козлоногого сатира. Сцену Марафонского сражения в разное время дорисовывали Полигиот, Микон и брат Фидия — Пэоний.

Сократ закрыл глаза, и было у него видение: почудилось, что сидит он в железном ящике с окошками, летящем среди редких и жидких облаков, сквозь которые внизу видны высокие дома из белого и красного кирпича, поля, речки и озера. Но это не Аттика.

— Надо будет рассказать Платону, — Сократ вдруг с удивлением вспомнил слова своего ученика о том, что душа людей до рождения живет на седьмом небе, где видит многое из того, чего люди уже не могут потом вспомнить, — что и моя душа вспоминала и видела то, что она знала, когда витала на небесах выше облаков!

Вдруг аэролет (Сократ удивился неизвестно откуда пришедшему в голову слову «аэролет») резко пошел вниз, видение стало более отчетливым, будто смотрит он на Афины с высоты птичьего полета. При вспышках молний и раскатах грома вид города сверху был неестественным: он казался каким-то игрушечным и в то же время грандиозным и пугающим. Мимо пролетела большая мокрая сова, высматривающая в темноте — внизу, на земле — свою добычу. И почудилось Сократу, что рядом с ним появились два непонятных существа. Первое — чем-то очень похожее на Марсия: такое же колченогое и с копытами, но, правда, с хвостом, с рогами и с мохнатым свиным рылом вместо лица. Второе было облачено в какие-то странные одежды, каких Сократ никогда раньше не видел. Но больше всего его удивило то, как странно и по-разному они на него смотрели: первое — улыбалось ему, как старому знакомому, давнему приятелю, второе — взирало так, словно Сократ показывал ему невероятный фокус. Сократ открыл глаза — и видение испарилось: исчезли и город, и сова, и странные существа.

— Если бы дождь мог смыть пороки с людских душ! — с сожалением произнес Сократ в наступившей тишине, неизвестно к кому обращаясь. — Нужна гроза, способная потрясти закостеневшие в страхе и жадности души. Смыть налет черной усталости жизни, чтобы снова засверкала слава Афин и афинян. И прав педотриб Эвфранор, утверждавший: «Какие граждане — такое и государство». Сначала нужен сильный ветер, чтобы согнать облака в одно место в узком пространстве, а потом…