на всё, что я выучил в школе.
На грабли по четвергам наступать
и выть, словно птичка в неволе.
А что я могу, быть богатым хотеть
и всех ненавидеть богатых…
Бояться быть глупым, быть умным не сметь.
И верить – грядущее свято.
А что я могу, вновь поднять старый флаг
на общесоюзном погосте.
И повести всех голодных собак
к нетленному прошлому в гости…
22 сентября 1998
И снова дороги открыты…
Пивным перегаром дыша,
день старый летит под копыта —
ненужный,
как чья-то душа.
И люди,
что с детства пугливы,
как мерины, выгнув глаза,
свободу хватают наивно,
как добрую девку за зад.
И грудь распирает от ветра.
И кровь бродит, словно вино.
Летят во все стороны света
на крыльях вчерашней вины.
И вновь воскресает Иуда,
подавший на чье-то бытьё…
И жизнь понимаешь —
как чудо.
И смерть – продолженье ее…
Декабрь 1996
Пустынен город мертвой славы,
где мы, обнявшись,
вчетвером,
под ношей умершей Державы
корявой поступью бредем.
Слились в одно дворцы, бараки.
И гул Империи затих.
Роняет золото Исакий
на крылья ангелов своих.
И в небо уплывает пристань,
в туман уходит человек.
И маршируют декабристы,
как обувь,
стаптывая век.
Лишь Всадник вздыбился на страже
непредсказуемых времен,
где под бесстрастным солнцем
даже
неверный шаг запечатлен.
Декабрь 1996
Они идут, земные люди,
В страну, которой больше нет…
Борис Примеров
Мир душе твоей, пращур Примеров,
что над мертвой Державой взошла.
Над разбитой дорогой —
без веры,
над бытьём – без кола и двора.
И твой дух,
не взыскуя земного,
вон исходит из русских полей,
где горит мое черствое слово,
обагренное кровью твоей,
озаряя в молчании строгом
на тебя указующий перст.
Твое тело, забытое Богом,
до могилы я нес,
словно крест.
Даже в этой зияющей бездне
ты лежал – недоступно высок —
слово лишнее в тягостной песне,
падший ангел,
отбывший свой срок.
Май 1995
Там,
где гудит страна, предвосхищая сечу,
и незачатый плод кричит из бездны дней —
там всем нам танцевать за голову Предтечи
и, получив ее, не знать, что делать с ней.
О бедный мой народ, разверившийся в Слове,
на горе и крови свой замесивший хлеб,
беззубым ртом опять свистаешь клич соловий
и точишь лезвиё впотьмах своих судеб.
Искупят сыновья отцовскую проруху.
И день придет, когда сердца отпустит ржа.
Но не дано нам знать,
подняв на ближних руку,
как светел Божий лик
на полотне ножа…
13 ноября 1991
Глаз мертвой девушки чуть-чуть подслеповат.
В него война глядится, словно в воду.
И видит сквозь него слепой солдат
кровавый путь в Господнюю свободу.
Се попущенье пасмурных времен,
где в гневе поднял камень брат на брата, —
в бесславной бойне не оценит он
и не опустит дула автомата.
И тени искореженных друзей,
взывая к мщенью, восстают из праха.
И ангел – в окровавленной слезе —
взмахнув крылом, сползает на рубаху
и черный штык.
А враг придет назад,
как подлый тать…
И, повернувшись к Богу,
обняв холодный труп, сидит солдат
и мертвым глазом смотрит на дорогу.
1 февраля 1994
Господа офицеры великой Российской Империи,
где теперь ваши души,
прельщенные духом извне?!
За задворки свобод заплатили вы золотом веры,
и —
без царя в голове —
вы его обрекли на земле.
Ах, как поздно настигло в родимой чужбине
раскаянье…
И земли трубный глас
всколыхнул в вас сыновью любовь,
когда с русской Голгофы
уже раздавались стенания
и, дымясь, заливала Отчизну невинная кровь.
Час настал, господа,
причащаться крови Государевой,
Он грядет в темноте ваших душ,
что попрали Закон.
А пока вечный зверь раздувает бесовское зарево
в православной державе.
И имя ему – легион…
Посему, господа, ныне, присно «отступники» —
имя нам:
ни Царя, ни России, ни Веры уже за душой.
До Суда вам лежать под парижской свободы
руинами,
прорастая из тьмы
нашей русской плакун-трын-травой.
Ну а правду о вас, что залита вином и помоями,
нам испить суждено —
до забытого всеми креста.
Русь простила давно,
над своими рыдая изгоями.
О заблудших сынах Богородица молит Христа.
Господа, честь имею,
блаженное воинство белое.
Пусто в Храме.
И лишь, проступая на желтой стене,
в ровном свете лампадок
встают за Святым на коне —
господа офицеры
Предвечной Российской Империи.
16 августа 1991
На ладони высохла земля,
проросла в веках блокадным хлебом.
И в глазах, сливающихся с небом,
встали насмерть русские поля.
И покуда жить еще могу,
я к ответу мертвых призываю,
их землей сырою попрекаю —
каждой пядью,
отданной врагу.
20 марта 1992
Вдоль по ветру от Лобного места,
где от призраков стонет стена,
православье отпев в черных мессах,
свой престол утвердил сатана.
И толпа,
что давно уж не ропщет,
честь-хвалу воздает наяву
бесу,
чьи окаянные мощи
не ложатся никак в трын-траву.
И сквозь землю грядут по ступеням
эти души,
объятые тьмой.
На свету же их влажные тени
превращаются в смог над Москвой.
И в моленьях насущному хлебу
всем нам видеть в единственном сне:
в блеске молний
по черному небу
мчится всадник на белом коне.
12 мая 1991
Я был убит врагами на рассвете.
И был сожжен.
И был развеян прах,
он им осел на треснувших губах.
И этот день запомнил долгий ветер.
И стал я мертвым ангелом у Бога.
Разверзлись все могилы на земле,
нащупав души в наступившей мгле.
А для живых торилась в ад дорога.
И наливалась кровью мертвых раса.
